Доброго времени! Не знаю, как много мерча и контента сейчас делают по Akatsuki no Yona, так как вне дайри и битв практически совсем не слежу за фандомом... Но этой весной меня стала преследовать идея фикс: выразить свою любовь к Йоне в своем стиле — в сочетании запахов. И теперь мне хочется поделиться получившимся со всеми Х)
Аромат о первых теплых солнечных лучах, под которые хочется подставить нос, щеки, лоб, да буквально всё, — и жмуриться от удовольствия. Аромат о конце весны, когда весь снег уже давно растаял и зеленый покров почти достает до колен. Идешь по этой зелени босыми ногами, оставляя за собой небольшую тропинку и тонкий терпко-сладковатый аромат разнотравья. И с наслаждением падаешь в самую гущу. Один или в компании с кем-то — не так важно. Вокруг восхитительно пахнет чистой природой, где-то в отдалении пчелы собирают сладкий цветочный нектар, а Солнце греет своим теплом. И это прекрасно. В составе духов мелисса, давана, цветы кофе, гуаяк, мускатный шалфей, мята колосистая Утонченный аромат, в котором нет места темному. Это аромат обновления, восстановления сил и решительного взгляда в будущее. Совсем как рассвет, пронзающий ночную мглу.
Название: Алый дракон и тайна святого Грааля, или Фэнтези-архетипы в аниманге «Akatsuki no Yona» Автор:Laora Бета:Sher-chan Фандом: Akatsuki no Yona Форма: фандомная аналитика Пейринг/Персонажи: Йона, Су-Вон, драконы и другие Категория: джен Размер: 3225 слов Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Сравним еще раз Йону и Су-Вона и разберемся, зачем в манге нужны драконы. А поможет нам в этом старая-добрая артуриана. Примечания: поклонникам Су-Вона читать с осторожностью, автор ему симпатизирует, но не идеализирует; статья написана, когда 152-ая глава манги была последней
читать дальшеВ своей работе, посвященной фэнтези, «Нет золота в Серых Горах», польский фантаст Анджей Сапковский небезосновательно выводит происхождение жанра из кельтской мифологии, конкретнее — из мифа о короле Артуре. Цитата: «Артуровская легенда, ирландские, бретонские или валлийские предания — все это в сотни раз лучше годится в качестве материала для фэнтези, нежели инфантильная и примитивно сконструированная сказка. Артуровский миф среди англосаксов вечно жив. И поэтому архетипом, прообразом ВСЕХ произведений фэнтези является легенда о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола» (с).
Манга «Akatsuki no Yona» и ее аниме-адаптация, как известно, именно к жанру фэнтези и принадлежат. Нужно сказать, в основе своей японское фэнтези, несмотря на определенные жанровые особенности вроде непременных пиратов, не особенно отличается от английского. Взять хотя бы цикл фэнтези-романов «Сага о Гуине» Куримото Каору, которые издавались с 1978-ого года, или другой, не менее известный в Японии, цикл «Сказание об Арслане» авторства Танаки Ёсики (первый роман этого цикла был издан в 1986 году). Оба цикла лежат в основе классического эпического фэнтези в Японии. Оба, при определенных допущениях, сводятся к описанию, любезно подсказанному паном Сапковским: «Книга описывает два королевства (две страны, империи). Одно — Страна Добра, другое — наоборот. Есть Добрый Король, лишенный трона и наследства и пытающийся обрести их вновь, чему противодействуют Силы Зла и Хаоса. Доброго Короля поддерживает Добрая Магия и Добрый Чародей, а также сплотившаяся вокруг справедливого владыки Боевая Дружина Удальцов. Однако же для полной победы над Силами Тьмы необходим Волшебный Артефакт, магический предмет невероятной мощи. Предмет этот во власти Добра и Порядка обладает интегрирующими и умиротворяющими свойствами, в руках же Зла он сила деструктивная. Стало быть, Волшебный Артефакт необходимо отыскать и овладеть им, прежде чем он попадет в лапы Извечного Врага…» (с)
Различия в деталях возможны, но не так существенны. В случае с «Сагой о Гуине», «Сказанием об Арслане» и целой чередой их более поздних последователей мы имеем дело именно с историей изгнанного правителя, доброго и справедливого, наделенного рядом единомышленников. Артефакт обычно тоже не заставляет себя долго ждать — это отголосок святого Грааля, чаши, способной исцелять любые раны, а также воплощения высших духовных ценностей и просто человечности, которую в христианизированном артуровском мифе ищут благороднейшие из рыцарей. В более ранних мифах никакого Грааля, нужно заметить, не было. Были волшебные котлы в количестве, была отрубленная вещая голова Кромм Круах, истекающая кровью, и даже волшебный камень. Наконец, была прекрасная Олвен — «поиск Грааля» состоял в том, чтобы пройти испытания ее отца и заполучить ее в жены. Подробнее об этом можно прочитать в сказании о любви героя Килоха к Олвен, популярном в валлийской мифологии... или в еще одном литературоведческом исследовании Анджея Сапковского, «Мир короля Артура» (с). Тема фэнтези явно не давала пану Анджею покоя, и его вполне можно понять: стоит прочитать/посмотреть хотя бы десяток произведений соответствующего жанра, и архетипная схожесть между ними сразу бросится в глаза.
Ярко выражены фэнтези-архетипы и в аниманге «Akatsuki no Yona». Чтобы доказать это, нам достаточно сравнить некоторые моменты из манги с моментами из артуровского мифа.
Начнем с самого главного и животрепещущего — с противостояния Йоны и Су-Вона, насчет которого в фандоме поломано немало метафорических копий. Кто-то принял в этом противостоянии сторону Йоны, кто-то — сторону Су-Вона, кто-то считает, что им давно следует помириться, а то и пожениться и совместно привести Коуку к процветанию. Ответы на вопросы, кто же из них «правее» и как решить вопрос с троном (их двое, он один), пока что известны только Кусанаги Мизухо. Мы просто констатируем некоторые факты исходя из фэнтези-архетипов и предоставим их возможную трактовку:
1. Йона — принцесса в изгнании. С ней связано пророчество, которое фактически называет ее реинкарнацией дракона, когда-то пожелавшего стать человеком, Хирю («Алый дракон» в переводе). Хирю был сильным и справедливым правителем, именно он тысячи лет назад создал Коуку такой, какая она есть... путем неустанных сражений. Типичный король Артур, на знамени которого, к слову, был красный дракон (!). В точности как и на знамени Коуки. Вряд ли это можно назвать совпадением — скорее, совершенно сознательным заимствованием. Вопрос только, из какого именно источника — прямо из артуровского мифа или из какого-то опосредствованного. Как известно, в конце мифа Артур благополучно умирает. Но не все так просто — колдуньи переправляют его на Авалон, откуда он непременно вернется, если его стране будет угрожать великая опасность. «...и алый дракон вернется на рассвете». Ничего не напоминает?
2. Су-Вон — кузен Йоны. Он знал о связанном с ней пророчестве, в отличие от нее самой, и знал, что трон Коуки ему не светит — скорее всего, из-за жестокой резни, которую его отец, Ю-Хон, устроил в сопредельном государстве Сине. Возможно, с Ю-Хоном как-то связана и смерть матери Йоны, убитой якобы повстанцами — точнее пока не известно. Мы можем только предполагать, что, посмотрев на геройства Ю-Хона, своего старшего сына, король Джу-Нам решил доверить власть младшему сыну, Илу, чтобы тот стабилизировал страну, вовлеченную в войны. Так или иначе, следующим королем стал Ил. Какое-то время он правил... пока Су-Вон не совершил переворот — наверняка без поддержки со стороны советника Кье-Сука дело не обошлось. Бытует в фэнском обществе и еще одна идея — о том, что Ил сам инициировал свое убийство. Насколько она достоверна — время покажет. Так или иначе, Су-Вон сел на трон. В манге он утверждает, что не шибко-то и хотел править. Понять эти его слова можно по-разному: 1) он правит, потому что это его долг как сына Ю-Хона, занять место, которое не получил отец; 2) он правит до поры до времени, пока не выведет Коуку из кризиса. А потом... Что у нас, собственно, потом?
Обратимся к артуровскому мифу. Итак, Артур долгое время не знал о своем королевском происхождении, воспитывался в стороне от королевского двора и вел сравнительно беззаботную жизнь. Он никогда не планировал править. А потом, о ужас, короля Утера, отца Артура, отравили заговорщики, после чего в стране воцарился полный бардак. Началось усердное деление власти, страна лежала в разрухе. Тогда Мерлин предложил уникальный в своей простоте выход: представил общественности меч в камне, якобы волшебный. Кто вытащит из камня меч — тому и быть королем. Никто из претендентов на трон не смог этого сделать. Меч достал Артур — совершенно случайно, он не собирался бороться за трон, просто искал оружие для своего названого старшего брата. Увидев это, Мерлин объявил Артура королем. Правителям удельных королевств, метившим на трон Утера, это не понравилось. Они пошли на Артура войной — но он, не будь дурак, отыскал себе союзников среди менее агрессивных соседей и трон отстоял. А потом начал править.
Мы видим, что никакого волшебного меча в манге «Akatsuki no Yona» нет, никто ничего из камня не вытаскивает. Су-Вон просто занимает престол — по праву силы, Йону пытаются убить, и она бежит из дворца. Может, и не пытались бы, если бы она не оказалась не в том месте и не в то время. Кье-Сук не зря гнался за Йоной за день до этого — его тень очень узнаваема в манге. Нужно было, чтобы все, в первую очередь принцесса, поверили в страшных заговорщиков, способных убить короля Ила. После чего Су-Вон, скорее всего, стал бы полноправным правителем, признанным в том числе Йоной, и... пророчество о возвращении алого дракона, вероятно, никогда бы не сбылось.
Судите сами: зачем Йоне становиться сильнее, если рядом есть и без того сильный и надежный Су-Вон, который действует в ее интересах? Поддерживает ее после смерти отца, а то и правда берет ее в жены, как она всегда мечтала? В таком случае Йона останется мечтательной и рассеянной принцессой, — или королевой, у которой не будет реальной власти, — никогда не повстречает драконов и не начнет действовать самостоятельно. Ирония судьбы: Йона заходит как раз вовремя, чтобы застать дворцовый переворот во всей красе. Как если бы король Артур лично увидел, как травят Утера. Причем делает это близкий и дорогой человек, а сам Утер тоже близок и дорог.
Поглядим правде в глаза: Йоне абсолютно все равно, что Су-Вон узурпировал трон. Вплоть до настоящего момента в манге, 152-ой главы, она не стремится подвинуть его с престола и, как Артур, не знающий о своем происхождении, думает о делах более насущных. Например, о том, как помочь жителям своей страны, которые во всех своих бедах винят ее отца, короля Ила. Йона зла на Су-Вона по другой причине: он предал ее доверие, лишил ее главного человека ее жизни — а заодно и привычных условий существования. Именно Су-Вон поспособствовал тому, что Йона изменилась.
3. До вытаскивания меча из камня дело у них пока не дошло. А может, оно уже в процессе? Чтобы разобраться с этим, следует понять, зачем правителям из артуровского мифа, претендентам на трон Утера, вообще надо было вытаскивать из камня меч. Захватили бы трон — и все дела. Неразумное фэнтези, в нем почему-то не работают законы вроде «кто сильнее, тот и прав».
На деле у этого момента есть объяснение. Процитируем отрывок из «Мира короля Артура» пана Сапковского: «...осуществление власти у кельтов понималось и исполнялось совершенно уникальным для тогдашних сообществ образом. Король (племенной вождь) не был хозяином земли — земля была всеобщей, принадлежала всем. Владыка получал власть на правах доверенного лица — осуществлял правление от имени «народа», а не от собственного. Это очень важно, поскольку нам, воспринимающим миф в его средневековой (европейско-средневековой) форме, Артур является в ипостаси короля-сюзерена, его рыцари — в образе вассалов или ленников, а население страны Логр — подданными. Нет ничего более ошибочного. Кельтский повелитель не мог ни унаследовать, ни принять власть, не мог ее единолично осуществлять. Власть была ему поручена в результате консенсуса, а при ее осуществлении властелин обязан был руководствоваться благом страны и народа. Это благо понималось как благо земли — при хорошем владыке страна, или буквально понимаемая земля, была здорова и счастлива, цвела и рожала, кризис же власти либо хаос безвластия означали неурожай, голод и другие напасти. Когда правление владыки хромало, болела и земля. Скверно управляемая страна (этот мотив позже неоднократно использовался в литературе) превращалась в Бесплодные Земли, «La Terre Gaste, The Wasted Land» (Элиот)» (с).
«В мифологиях и преданиях всего мира бытует мотив короля-богатыря, который благодаря своим геройским деяниям получает признание всего народа и которому народ в знак признания заслуг и личных качеств доверяет власть. И править он должен был так, чтобы народу жилось как можно лучше. При этом во всем мире такие легенды были не более чем психическим противоядием от реальной личности владык и их поступков. От сознания, что король есть постольку, поскольку он трон унаследовал либо добыл силой. Земля является его собственностью, которой он может свободно и без ограничений распоряжаться. Подданными он правит по самой сущности обязательных общественных условий и еще потому, что у него в руках аппарат принуждения. А перестанет он править, когда умрет или кто-нибудь — чаще всего другой король — его низложит.
У кельтов тоже существуют подобные легенды, но они зиждятся на традиции и реальных фактах. Король кельтов получал власть как бы «по доверенности» — потому что был богатырем. Потому что его фактические деяния и заслуги делали его достойным того, чтобы доверить ему власть (не наоборот)» (с).
В этом отрывке ярко показан один весьма значительный для жанра фэнтези момент — тот самый легендарный добрый король не может быть узурпатором. И власть ему одному тоже не принадлежит. Власть — у народа, король осуществляет ее от имени народа, а доверено ему это право исключительно благодаря личным заслугам. При таком правителе земля оживает, цветет и колосится. Прекрасный миф, прекрасная легенда, и жанр фэнтези недаром развился только с появлением демократии.
Как мы видим в манге «Akatsuki no Yona», Су-Вон — очень реалистичный король. Трон он добыл силой, земля — его собственность, с подданными можно использовать аппарат принуждения, незначительными жертвами вроде отвоеванной деревни, которую вот-вот сотрут с лица земли враги, можно пренебречь. Для реалистичного короля Су-Вон, конечно, не то что не худший вариант — один из лучших, пожалуй. При этом он говорит, что не особенно стремится к власти, и — самое главное! — что ему не нужны драконы Коуки, обладатели волшебной силы, о которых сказано в пророчестве.
Для этого есть два возможных объяснения: 1) Су-Вон понимает, что он реалистичный король, а не легендарный, и не претендует на трон в долгосрочной перспективе, потому драконы ему без надобности; 2) Су-Вон реалист до мозга костей, не верит в легенды, только в себя и в человеческую силу, собирается доказать, что реальный правитель лучше легендарного, а драконы — просто пережиток прошлого, ожившие сказки, никому особо не интересные и не нужные. Символ власти, который себя изжил.
Какое бы объяснение ни оказалось верным (может, истина вообще где-то посередине), заявление Су-Вона о ненужных драконах приводит нас к закономерному выводу: драконы — и правда символ власти. Знак истинного правителя. Аналог меча, который вытащил из камня король Артур. Просто Су-Вон в этот «меч» не верит — или делает вид, что не верит.
Если смотреть на мангу как на историческую, может показаться, что драконы и вправду не нужны — придумывали их исключительно как ярких персонажей-соратников. Но «Akatsuki no Yona» принадлежит к жанру фэнтези. Причем архетипы жанра, как мы видим выше, проработаны в манге на ура. Едва ли такое их количество может быть случайным совпадением. «Akatsuki no Yona», пожалуй, — одна из немногих действительно фэнтезийных манг, а не содержащих всего лишь намеки на фэнтези или его элементы. Тут все гораздо глубже, отсюда и многочисленные параллели с артурианским мифом.
Не случайность и то, что именно Йона находит зерновую культуру, которая сможет расти даже на иссушенных землях клана Огня. Су-Вон «идет по ее следам», будто по следам Будды, в которых остаются цветы, — и видит, как с приходом Йоны «оживает земля». Это непосредственная отсылка не только к Будде, но и к артуровскому мифу. Она указывает на Йону как на архетипную «истинную правительницу» вернее пророчеств и драконов.
4. Драконы, конечно, частично исполняют роль меча в камне, который надо вытащить. Они — атрибут настоящего короля, но дело не только в них. Су-Вон совершенно прав, когда считает, что драконы сами по себе не делают правителя таковым. Как мы уже упоминали ранее, король становится королем исключительно благодаря личным заслугам. Заслуги Йоны и раскрываются на протяжении манги. Она находит драконов, это верно, но не столько как «меч в камне», сколько как друзей, соратников, семью, метафорические части себя самой. Драконы — не символ ее власти. Они — ее рыцари Круглого стола, причем доверие каждого нужно еще заслужить. И не разочаровать в дальнейшем, а то вон Зено вообще недоверчивый: проверял, достойна ли Йона того, чтобы ей хотя бы на глаза показаться.
Обложка к 149-ой главе манги: Йона и ее рыцари.
Как правительница с заслугами Йона в большей мере раскрывается уже после воссоединения с драконами. Во-первых, характерно то, как она использует их силу — чтобы помочь жителям Коуки. У нее получается, и вполне успешно. Едва ли без участия Йоны Су-Вон, направленный на решение тех самых проблем, смог бы действовать настолько эффективно. К примеру, установить прочные отношения с кланом Воды Су-Вону удалось только благодаря спасению Лили, которая была бы мертва намного раньше, не спаси Йона ее от верной смерти при первой же встрече. Во-вторых, Йона недаром укрепляет дружбу с Таэ-Джуном и Лили. В пункте про Су-Вона мы упоминали, что при восхождении на трон король Артур воспользовался помощью королей-соседей. Таэ-Джун и Лили имеют прямое отношение к главам кланов Огня и Воды: Таэ-Джун — брат главы клана Огня, Лили — единственная дочь главы клана Воды и народная героиня. Правда, оба клана — не соседи Коуки, а входят в ее состав. Это, однако, не мешает им самим пытаться захватить власть, как вот отцу Таэ-Джуна, Кан Су-Джину, который, кстати, аргументировал свои притязания на трон тем, что состоит в родстве с Хирю. Образно говоря, попытался «вытащить меч из камня».
Нужно сказать, что в обретении союзников Су-Вон и Йона друг от друга не отстают... или все же отстают? Ведь именно Йона в последней пока арке подружилась с принцессой Тао и принцессой Коурен. Коурен впоследствии стала правительницей Син. Такой союзник Коуке еще наверняка пригодится, если учесть, что Ли Хазара из империи Кай едва ли остался доволен поражением и может еще дать о себе знать. Ему безразличны предания Коуки, это агрессивный сосед, готовый в случае чего напасть. И теперь Син едва ли выступит на его стороне. Су-Вону мир с Сином бы без помощи Йоны не дался — во-первых, он сын Ю-Хона, во-вторых, не особенно стремился выяснить, готова ли Коурен пойти на мировую. Су-Вон — очевидно сторонник агрессивных методов.
Отвлечемся от сравнения Йоны и Су-Вона, которому, похоже, посвящена большая часть этой статьи, и вернемся к драконам. Если они — только часть «меча в камне», к чему нужны их волшебные силы? Почему Зено живет вечно, а другие драконы не доживают до 30-ти лет, вовлеченные в бесконечный цикл перерождений? Почему они обречены ждать своего короля век за веком? Неужели он не может найти себе других «рыцарей», таких, как Хак или Юн? Зачем именно драконы?
И тут мы приходим к удивительному на первый взгляд, но вполне закономерному с точки зрения фэнтези-архетипов выводу. В манге «Akatsuki no Yona» не только Йона, но и сами драконы выступают участниками квеста. Причем у Йоны он один — найти драконов, а потом принести в Коуку мир и процветание, стать истинной правительницей, а у драконов — другой. Именно так — драконы тоже в поиске.
Все эти годы каждый из них ищет, ищет, ищет. Что ищут и почему — ясно не сразу, а тут еще и перерождения. Сложно. Хотя вот Зено не перерождается. Его-то случай мы и рассмотрим. Итак, в юности Зено получает от короля Хирю подарок — медальон с изображением дракона. Король Хирю, наш легендарный Артур, который умер, но обещал вернуться, подарил Зено этот медальон, когда понял, что тот будет жить вечно. Зено упоминает, что именно медальон помог ему сохранить рассудок. А еще Зено очень внимательно следит за перерождением короля, Йоной. Уточняет мотивы ее поступков, обращает внимание и на Су-Вона, будто принимает решение. Да и другие драконы с ним знакомятся, и даже вполне дружелюбно общаются. Будто это им предстоит сделать выбор, кому быть настоящим правителем, признать заслуги истинного короля и возвести его на престол. Возможно, отметив при этим аналогом «меча из камня» — к примеру, тем самым медальоном. Хотя в их случае это будет действительно просто символ. Пока драконы наблюдают и никого на престол возводить не спешат, как бы ни относились к Йоне.
Наблюдают?.. Но постойте-ка, что это было в Син? Каким образом четырем обессиленным в плену драконам удалось прикрыть Йону от стрел — на расстоянии, при помощи неизвестной магии? Что за волшебство такое? И только ли практическое у него применение?
Тут сделаем паузу и вспомним, как именно драконы стали драконами. По сути, настоящим драконом был только Хирю, предок Йоны и Су-Вона. Просто он сделал выбор родиться в человеческом теле. Ничем хорошим это не кончилось — беднягу должны были казнить. Тут-то он и призвал на помощь сородичей, которые дали четверым человеческим воинам испить своей крови и направили их Хирю в помощь. Вопрос, на каких условиях на это согласились сами воины, остается открытым. Интересно другое. Они выпили кровь драконов, которая наделила их невероятными силами, здоровьем и — бессмертием. В случае Зено — фактическим. В случае других драконов — беспрестанным перерождением, которое кто-то воспринимал как проклятие, а кто-то как благословение.
Мы полагаем, здесь будет верным провести параллель с артуровским мифом, а точнее, со святым Граалем, чашей, которая исцеляет любые раны и дарует бессмертие.
Драконы — это не просто рыцари короля Артура, это рыцари, нашедшие Грааль. Когда-то давно, в прошлом, при первом «короле Артуре», которому еще не приходилось возвращаться. То есть, не абы какие рыцари, а самые достойные. Фэнтези-архетип дает драконам полномочия решать, какой правитель для Коуки будет лучше, на основе личных заслуг этого самого правителя. У драконов предостаточно возможностей выбрать Йону или Су-Вона — и они выбирают Йону, как лично, так и при помощи магии, «архетипно». Мерлин провозгласил Артура королем, когда тот вытащил меч из камня. Драконы смотрят, как Йона вытаскивает свой «меч» — и готовы поддержать ее кандидатуру.
Интересно, что поиском достойного правителя для Коуки в трудное время квест драконов не ограничивается. В какой-то степени можно сказать — они ищут не только правителя, но и Грааль. Да, снова. На этот раз — не в прямом смысле, не чашу, откуда можно испить, чтобы обрести суперсилы и жить вечно. Теперь все много глубже: драконы ищут высшие духовные ценности. Ищут человечность, сердце, которые Грааль символизирует. И одновременно — ищут женщину. Cherchez la femme.
Все эти оттенки смыслов и подсмыслов, которые воплощает Грааль, в аниманге «Akatsuki no Yona» сосредоточены в главной героине, той, которая вернется на заре. И хочется верить, что в этот раз ее возвращение будет окончательным — не как смертного человека, а как воплощения человечности. А драконы-рыцари смогут отдохнуть от вечного поиска и прожить свои жизни как такие же обычные люди.
Название: Круговорот Автор:Laora Фандом: Akatsuki no Yona Пейринг/Персонажи: Зено, ОМП, Ао (дракон), императрица; упоминаются Ю-Хон, Кая, император Хирю, Аби, Гу-Ен и Шу-Тен Категория: джен, гет Размер: миди, 4311 слов Жанр: ангст, мистика Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: После смерти Каи Зено охотится на призраков. Примечание: авторское допущение насчет того, что привело к смерти Ю-Хона
читать дальшеОбычно Зено не встревал в судьбу подрастающих драконов — он избегал к кому-либо привязываться. Другие драконы редко жили дольше тридцати лет — срок их жизни был даже более кратким, чем у людей. Принцип невмешательства. Но насчет любого принципа бывают исключения.
***
Годы шли один за другим, время пожирало устои и обычаи, но на их место приходили новые, и только память оставалась неизменной — единственное, от чего Зено по-настоящему хотел бы избавиться. В его памяти были до сих пор живы король Хирю, Аби, Шу-Тен и Гу-Ен; в его памяти Кая по-прежнему улыбалась. Можно сказать, они все еще жили там — но не здесь, не в настоящем, и это несоответствие сводило с ума вернее, чем сама их смерть. Медальон Зено оставался единственным, что удерживало его как человека, не позволяло превратиться в монстра, настоящего дракона из легенд. За время долгих странствий Зено узнал, что существуют и другие монстры, не драконы и не люди. Расы, возможно, более древние, чем человечество, приближенные то ли к чудовищам, то ли к богам. Люди слагали о них предания, как о драконах: им не поклонялись, с ними сосуществовали, если же эти создания преступали какие-то границы — на них начиналась охота. Впрочем, некоторые такие существа появлялись именно из-за человеческой деятельности. К примеру, призраки. Первого призрака Зено повстречал лет через сто после смерти Каи. Он и до этого знал, что в мире часто происходят непонятные вещи, но принимал как данность, не вдумываясь особо. Сегодня какие-то предметы лежали тут, завтра они уже в другом месте — подумаешь. Может, пошалили лесные звери или кто-то был незваным гостем, или подвела все же, казалось бы, идеальная память. Чем дольше живешь — тем меньше внимания обращаешь на такие вещи... Призрак, пришедший ночью к костру, у которого Зено вел беседу со случайно встреченными комедиантами, заставил обратить на себя внимание. Это был мужчина, казавшийся сгустком черного света и притом все же сохранявший человеческие очертания. Его глаза горели красным. Зено заметил его прежде остальных комедиантов и еще изумился: надо же, такой искусный костюм, как его удалось сделать?.. А потом «человек в костюме» хлестнул рукой по воздуху наотмашь, и грудь Зено открылась, будто в ней появилась не рана, а дверь: заходи кто пожелает. В костер хлынула кровь, и Зено потерял обычное свое время на восстановление, а когда он пришел в чувство, живых вокруг не осталось. Эти комедианты были хорошими людьми. Девочка-трюкачка рассказывала Зено, как ходить на руках, и обещала научить, а жонглер в возрасте подарил немало веселых минут. Теперь они лежали у костра, распахнутые, как Зено недавно, только вот им не было суждено закрыть свои тела заново, будто двери. И покрыться чешуей прочнее металла. — Кто ты? — спросил Зено у не-человека, оставившего вокрут только трупы. Тот, казалось, удивился. Поднял руку, хлестнул еще раз — Зено принял этот удар, лишь чуть пошатнувшись. Сильный. Воздух, режущий как огромный меч. — Извини, но меня так просто не убить. Кто ты? — Призрак Пустошей, — этот голос был похож на ночные кошмары, на то, как преломляется звук, если выпить слишком много спиртного или попробовать листья определенных растений. Призрак Пустошей. Зено помнил — так называли разбойника, лет пятьдесят назад подстерегавшего путников на этой дороге. За Призраком Пустошей не раз отправляли специальные отряды, нынешний император Коуки был озабочен безопасностью дорог. Но поймать разбойника не удавалось — он отсиживался в укромном месте, а потом нападал снова. Призрак Пустошей был известен тем, что не забирал золото или вещи, которые можно было бы выгодно продать. Он брал только еду и самое необходимое. А еще — убивал всех, кого ему случалось встретить. Не оставлял в живых даже младенцев. Надежно защищенные обозы могли не бояться Призрака Пустошей, но если охрана ограничивалась двумя-тремя людьми — разбойник убивал их незаметно, а после разделывался с остальными. Говорили, что вовсе не грабеж — конечная цель его нападений. Говорили — он просто любит убивать. И совсем не против жить с этого, да еще вдали от людей. Говорили, он ненавидит людей. Но однажды Призрак Пустошей исчез... чтобы через пятьдесят лет появиться снова. В конце концов, если он любил убивать, пока был жив, — кто сказал, что собственная смерть его остановит? — Почему ты вернулся к жизни? — Этот вопрос был для Зено чем-то большим, чем казалось на первый взгляд — даже ему самому. В отличие от братьев-драконов, Зено не мог передать свою силу никому другому. Это они были вовлечены в цепочку перерождений, встречали все перемены, как нечто значительное — для него же все соединилось в бесконечный калейдоскоп лет, с бешеной скоростью несущихся мимо. Зено чтил законы природы и сам никогда бы не стал пытаться обратить их вспять. Но это... существо все ему известные законы нарушало, и в сознании созревали предательские мысли: а что, если все можно повернуть назад. Вернуться к могиле Каи... не так-то много лет прошло, на самом деле. Вернуться в усыпальницу императора Хирю... узнать, где похоронены Гу-Ен, Аби и Шу-Тен... Этот черный сгусток света в некотором роде материален, он может взаимодействовать с материей. Если Кая будет жить так — почему бы и нет? Пусть Зено больше не ощутит тепла ее хрупкого тела — он сможет говорить с ней сколько вздумается, и она будет улыбаться, как раньше, а что глаза ее станут красными — невелика беда. Кая и при жизни была для Зено больше светом, чем человеком из плоти и крови. Может, оттого, что он точно знал — ее век недолог. Хотя Зено называл Каю своей женой, он никогда не был с ней как муж и не особенно к этому стремился. Может, живи он немножко меньше, эта сторона жизни оставалась бы для него такой же важной, как для других. Но Зено существовал уже долгие годы и не захотел бы видеть, как умирают его дети, затем внуки и правнуки; чем больше дорогих людей рядом, тем тяжелее их терять. А ведь в конце концов так и произойдет: косы времени неумолимы, и только жрецы могут танцевать между раскачивающимися смертельно острыми маятниками, босые, простоволосые, запечатлевающие мгновения, осознающие собственную смертность. И император Хирю — он больше не обнимет Зено, но сможет говорить. Гу-Ен, конечно, будет против — сторонник естественного развития событий, правильный до последней чешуйки на своей волшебной ладони. Шу-Тен скажет что-нибудь уничижительное вроде «ты такой слабак, сам прожить не можешь, обязательно окружать себя мертвецами». Уж он сказать умел. А Аби... Аби, быть может, пожелает отомстить. — Мародеры потревожили мои останки. — Призрак Пустошей разразился бранью, которая могла показаться смешной и даже неуместной — но не от того, кто только что лишил жизни добрый десяток людей. — Искали драгоценности, проклятые. Они там теперь и лежат. — Там — это где? — уточнил Зено. — В пещере, где я жил. И где умер. Как сейчас умрешь ты. — Призрак Пустоши взмахнул еще раз, на этот раз обеими руками, и Зено пришлось упереться в почву поплотнее, чтобы его не снесло режущим ветром. Ощутимого вреда этот ветер, как и в прошлый раз, не принес. — Да что ты такое?! — Это мой вопрос. — Я — человек, — выплюнул призрак. — Я умер слишком рано — не досчитал до тысячи. Падучая совсем скрутила, прямо в логове. А потом эти явились. Ну я и разобрался. Все мои кости своей кровью изгваздали. Ни Кая, ни император Хирю не стали бы возвращаться, подумал Зено. Они не стремились убить по тысяче человек. У них не осталось незавершенных дел. Они приняли происходящее как единственно верное развитие событий и не пытались ему противиться. Живи, пока есть силы и желание жить, сделай столько, сколько сможешь. А потом — усни, это завершение трудов. Это шанс на новую жизнь. Может, и Кая переродится заново, как братья-драконы. Только вот, в отличие от них, ее Зено не узнает. Начни он сам убивать, щедро полей кости близких своей и чужой кровью — никто бы не отозвался. Даже Аби. Никто бы не вернулся — потому что люди, не противоречащие жизни, не противоречили и смерти как естественному завершению жизни, ее части, или, скорее, промежуточному периоду. Братья-драконы возрождались. Император Хирю мог возродиться. Зено мог встретить их всех снова — тех, кто раньше был ими. В предыдущем рождении. Значит, могла возродиться и Кая. И эти комедианты. И еще много кто. Все они были бы живыми людьми из плоти и крови, а не тенями себя самих, как Призрак Пустошей, мертвый, но по-прежнему опасный. Горечь Зено исходила не из того, что его близкие умерли, ведь они продолжали жить, круговорот всего в природе, змея, кусающая собственный хвост, время, милостивое тем, что все повторится снова: боль, печаль, любовь и ненависть, страдания и счастье, смех и веселье — все повторится снова... Повторится. Горечь Зено была следствием его личной потери, того, что оставался скалой посреди океана, постоянно изменяющегося, но при этом — все такого же. Скале не дано измениться. Или же эти изменения происходят преступно медленно. — Ты чудовище, — сказал Призрак Пустошей. «Ты знаешь, что делать», — отозвался в сознании голос императора Хирю, а воображаемая Кая мягко улыбнулась. Ведь, хотя они давно умерли, при этом — Зено знал — продолжали жить в нем. Именно в тех своих перерождениях, которые он знал и любил. Память была не тем, что могло свести с ума, не нагромождением несоответствий; память была тем, за что стоило держаться. Только благодаря ей — вовсе не золотому медальону — Зено все еще не потерял себя. Ведь, пока жил он, пока он помнил своих близких — они тоже были живы. Достойная причина, чтобы продолжать собственный путь... И отпускать тех, кто нарушает естественный ход времени, если уж довелось повстречаться. Зено нанес Призраку Пустошей единственный удар рукой, покрывшейся чешуей и больше похожей на лапу. Как тут не вспомнить Гу-Ена... С пронзительным воплем призрак рассыпался облаком искр, будто догорающий костер, и его не стало. Сила драконов, как и других священных существ, была губительна для потусторонних сущностей. Зено вытер с лица брызги крови, собственной и чужой. Потом огляделся. Следовало найти что-то, чем можно вырыть могилы для комедиантов. Долгая, горькая, но в чем-то утешающая работа. Круговорот.
***
Шли годы. Иногда Зено встречал существ, похожих на людей, но никогда ими не бывших — они отшатывались от него, не желая иметь с ним никаких дел. Зено знал о них, они знали о нем, и этого было достаточно. Иногда он встречал призраков, которые раньше были людьми. Некоторые из них знали его и просили избавить их от посмертного существования. Некоторые пытались напасть — в отличие от других существ, живущих рядом с людьми, злобные призраки были одержимы жаждой крови, которая вытесняла все остальные чувства, в том числе осторожность. Может, подсознательно они тоже стремились восстановить равновесие, размеренное и правильное течение жизни. Стремились... вернуться. Зено не отказывал в прекращении не-жизни тем, кто просил об этом, и освобождал тех, кто на словах к освобождению вовсе не стремился. Это были не убийства — или он хотел так думать. Просто восстановление мирового порядка. Кто-то из призраков получит шанс на перерождение, вернувшись. Может — все. Хотел бы Зено в это верить. «Одиночества не существует, — говорила Кая, свернувшаяся клубочком в его сердце, маленькая и хрупкая, и такая же улыбчивая, как раньше. — Разве ты видишь? Я всегда с тобой». Но ему было одиноко. А потом наступила весна, и Зено понял — душа императора Хирю снова пришла в этот мир.
***
Он мог бы уснуть на месяц или на год, или даже на несколько лет — после потери Каи чувство, будто он не может пошевелиться, было таким сильным, что Зено просидел годы, не шелохнувшись. Он не нуждался в воде и пище, чтобы жить, у него не отрастали волосы и ногти, не отшелушивалась старая кожа. Физически Зено навсегда остался пятнадцатилетним — он не старел никогда и теперь уже ни к кому не привязывался. Но прошло время, и к Зено вернулись силы: потому что время, каким бы неумолимым ни было, при этом лечит любые раны. Он не собирался эти силы тратить впустую. Если ему дана такая долгая жизнь — значит, в ней должен быть высший смысл. Он должен что-то после себя оставить — хотя бы продлить жизнь тех, кто иначе бы умер раньше срока. Сократить количество призраков. Приструнить других существ, прежде нередко досаждавших людям Коуки. «Живи, пока есть силы и желание жить, сделай столько, сколько сможешь». Сегодняшним делом был визит в пещеры неподалеку от деревни Синего дракона. Шла молва, будто там нечисто. Навестив новое поколение подрастающих драконов, — возможно, с ними бок о бок ему доведется сражаться под знаменами возрожденного Хирю — Зено направился в пещеру, как и собирался. Юный синий дракон, на удивление робкий и в маске, был последним, к кому он наведался. Чего Зено не ожидал — это того, что по дороге к пещере его нагонит другой синий дракон. Старый. По сравнению с возрастом Зено этот синий был совсем молод, как и остальные драконы, он не жил дольше тридцати лет, и сила глаз уже начала покидать его. Юный синий дракон развивался стремительно, пожалуй, быстрее, чем белый или зеленый. Старый синий, казалось, ничего не имел против. Как и другие синие драконы, он полагал свой дар проклятием — причина крылась в том дне, когда Аби, занозистого и дерзкого, похитили из-за его глаз. Это произошло уже после смерти императора Хирю, и Зено мало знал о том дне. А может, не хотел знать. У круговорота времени было неоспоримое преимущество: если все проходит, нет смысла сосредотачиваться на том, что несправедливо, неправильно, отвратительно. Все пройдет, просто еще одна перевернутая страница — до тех пор, пока круговорот продолжается. Существование призраков было нарушением круговорота: они могли получить то, к чему Зено так долго и отчаянно стремился, вернуться на небеса... в отличие от него самого. Так пусть возвращаются. Даже смерть не была концом пути — к чему знать слишком много? Когда-то, сразу после смерти императора Хирю, Зено тревожила несправедливость. Он поклялся защищать Коуку — и защищал, но Гу-Ен, Аби и Шу-Тен все равно ушли. Он их потерял. Это было следствие круговорота, однако Зено не мог принять их уход как справедливость; он так и не сумел с ними попрощаться. Со временем понятие справедливости и вовсе перестало его тревожить. Тому, кто не раз раздирал свое тело, умирал сотнями различных способов, от своих и чужих рук, кто привык жертвовать собой, сложно понять страдания других. Потому что он знает: все проходит. Потому что все равно не сможет всем помочь. С прожитыми годами понятия Зено о жизни стерлись, как линии, начерченные на песке. Увидев старого синего дракона рядом с новым, Зено понял: этому, старшему, недолго осталось. Потому и сказал младшему синему позаботиться о «братике». И вот теперь этот «братик» без колебаний последовал за Зено. — Эй, ты, — голос синего дракона был хриплым и неловким, скрипел, как плохо смазанные дверные петли: должно быть, синий говорил мало и редко, вот голос и «заржавел» за неиспользованием. — Ты идешь в проклятые пещеры? — Иду, — согласился Зено. — А призраков не боишься? — Чего их бояться, — подумав, сказал Зено. — Они ведь уже умерли. — Живые тебя пугают больше? Тем, что умирают, мог бы сказать Зено. Тем, что к ним можно привязаться. А еще они творят ужасные вещи — мертвые продолжают делать то же, что при жизни. В этом разгадка того, почему они пугают. — Говорят, там призрак женщины, — синий дракон бросил взгляд на скалистую гряду. — Она очень красива. И такая... грустная. Произнесенные его голосом, слова казались непривычными. «Женщина». «Красива». «Грустная». Вряд ли кто-то стал бы рассказывать ему об этом призраке. — У нее алые волосы, — продолжил синий дракон со странным подобием мечтательности. — Хочешь посмотреть? — Похоже, ты сам не боишься призраков, — заметил Зено. — И откуда знаешь про цвет ее волос? Синий дракон нахмурился, но за мечом не потянулся. Едва ли он мог почувствовать в Зено желтого дракона, сил у него осталось совсем немного. Но какое-то чувство родства было — иначе к чему бы ему, с виду неразговорчивому и замкнутому, открывать свой сокровенный секрет первому встречному. В том, что это был секрет, Зено даже не сомневался. «Он не похож на Аби. Скорее, что-то среднее между Гу-Еном и Шу-Теном». Гу-Ен был таким же сильным, но при этом основательным, не одиноким. Гу-Ен строил свое, искал тех, кто последует за ним — и находил. Люди им восхищались. Недаром клан Ветра и сейчас строился на семейных отношениях, и в нем все стояли друг за друга горой — годы прошли, а основа, заложенная Гу-Еном, осталась. В этом же синем драконе наравне с силой чувствовалось одиночество — и безграничное отчаяние, но вместе с тем смирение. И жажда жизни. «Живи, пока есть силы и желание жить, сделай столько, сколько сможешь». Каким бы проклятием синий дракон ни считал свой дар, он тоже жил согласно этому принципу. И короткая продолжительность собственной жизни его вовсе не пугала, как, должно быть, не пугала она и остальных драконов из множества поколений, мимо которых Зено просто проходил, не желая причинять себе еще больше боли. Он так держался за собственную боль, так притерпелся к несправедливости жизни, что попытки что-либо изменить начал полагать глупостью. Он был пустым сосудом — таким, что не разобьется. Но из него никогда никому не напиться. Чистая ключевая вода наполняла сосуд, которым был этот синий дракон, доверху. Дикие звери, чудовища, разбойники, и призраки тоже, должно быть, — он истреблял их всех, чтобы люди в деревне Синего дракона могли жить мирно. Люди, считавшие его самого проклятым, чудовищем. В скрытой деревне Белого дракона жители, наоборот, поклонялись потомкам Гу-Ена. И в этом тоже была часть его самого, безгранично гордого, полагавшегося на собственную силу, умевшего строить на века. Зено не умел строить. Он был камешком в жерновах, форелью, выпрыгнувшей из воды — его существование стало исключением в извечном круговороте жизни, но самому круговороту не мешало, он бросал Зено из стороны в сторону, не оставляя ему ничего, кроме памяти и бессмертного тела. Зено никогда не сумел бы настроить круговорот так, как это удалось Гу-Ену. Аби и Шу-Тену круговорот настроить не удалось, но в этом не было их вины. Когда Аби попал в плен, пострадали они оба. Что-то сломалось — в Аби, который не хотел видеть никого, кроме умершего императора Хирю. В Шу-Тене, которого не захотели видеть. Гу-Ен с самого начала рассчитывал только на себя — это не мешало ему сражаться на стороне императора Хирю и оберегать своих братьев-драконов. В чем-то он был простодушнее их всех, в чем-то — светлее. А главное — он отлично понимал, что такое справедливость. И умел за нее бороться. В отличие от других драконов, Гу-Ен ни о чем не сожалел. Должно быть, он был ближе всего к первоначальным замыслам императора Хирю. Не Зено, хоть ему и достался золотой медальон, некогда принадлежавший божеству-дракону. Будь они все как Гу-Ен... Но они не были — поэтому клан Воды постепенно разлагался, разъедаемый наркотиком под названием надай, возглавляемый пришедшими к власти работорговцами, а нового зеленого дракона держали на цепи. Шу-Тен, никому не доверявший, потерявший свою точку опоры, так и не смог ее найти — потому опору потеряли как его потомки, так и все племя Воды. Клан Огня, огромный и могущественный, — еще одно подтверждение. Дар Синего дракона, который Аби пытался скрыть в последние годы жизни, полагается чем-то постыдным, а простые люди клана Огня умирают от голода, выживают, надеясь только на собственные силы, и вынуждены скрываться от власть имущих: потому что в свое время не было сил строить уклад, переживший бы века. Настраивать пресловутый круговорот. Что до клана Земли, который условно возглавлял сам Зено... чем-то этот клан был похож на него самого. Цветущие земли, невероятный потенциал, отсутствие лишних забот — и много сильных воинов, оттачивавших свое боевое мастерство, потому что на это было время и не приходилось думать о выживании. У Зено не возникало нужды что-либо строить — и он пустил все на самотек. Этот синий дракон был похож на Шу-Тена в том, что никому не доверял и не верил в лучшее. Но, как и Гу-Ен, он верил в справедливость. — Она не монстр. Ей очень одиноко, — коротко отчитался синий дракон. — При жизни она была знатной госпожой. У нее остались муж и дочь. Она тревожится, как бы с ними не случилось то же, что и с ней. — Давно она появилась? — уточнил Зено. — Два месяца назад. — Ты что-то об этом знаешь. Что-то еще. — Возможно, — синий дракон вызывающе оскалился. — А вот о тебе я знаю слишком мало. — Ты сражаешься с разбойниками, — задумался Зено. — Защищаешь свою деревню. Могло ли случиться так, что у одного из разбойников была вещь этой женщины? Заколка, испачканная в ее крови. Или еще что-нибудь. — Ты разбираешься в том, как появляются призраки, — это было утверждение, не вопрос. — Все дело в крови. Их кровь... или останки. Чужая кровь. И еще — насилие. И какое-то незаконченное дело. Когда ты убил тех разбойников, их кровь попала на предмет, принадлежавший той женщине. И она появилась перед тобой. Красивая. Грустная. Одинокая. С алыми волосами. Она не боялась с тобой говорить. Она улыбалась тебе, и ты позволил себе сделать что-то... только для тебя. Ты отнес ее вещь в пещеры, таким образом привязав ее к ним. Чтобы ты мог говорить с ней, когда пожелаешь. Синий дракон ничего не сказал. Возражать он, впрочем, тоже не спешил — значит, домыслы Зено были близки к правде. — Она никогда не просила тебя... отпустить ее? Обычно, если они не хотят убивать, то в конце концов всегда об этом просят. Мы, драконы, можем вернуть их в небытие. Эта сила есть только у существ с божественной кровью. — Она не может умереть, пока не предупредит об опасности своего мужа и дочь, — резко возразил синий дракон. — Наша деревня слишком уединенная, сюда даже торговцы нечасто заходят. А если и заходят — избегают со мной говорить. Или меня не оказывается в деревне, когда они являются. — Тогда ты распустил слухи о том, что в пещерах нечисто. Это наверняка было несложно, ведь тебя самого считают проклятым. Но никто не торопился проверять эти слухи... пока не пришел я, — додумал Зено. Синий дракон молчал. Можно было считать это подтверждением своих догадок. — Кто она? Женщина с алыми волосами. Ты ведь знаешь. — Она, — медленно сказал синий дракон, — была императрицей Коуки.
***
Алые волосы. Зено почувствовал, как сердце забилось чаще — несмотря на то, что женщина, зависшая перед ним в воздухе, не была здесь во плоти, что сквозь нее в неверном свете факела виднелась стена пещеры, а ее ноги не касались земли. Алые. Именно тот оттенок. И лицо чем-то похоже. За прошедшие годы кровь императора Хирю смешалась в клане Неба, каким-то ее количеством обладали все его члены. Но в этой женщине кровь Хирю проявилась с особой силой. Возможно, не случайно. — Вы путешествуете по Коуке? — Ее голос был нежным и мягким, в нем чувствовалось отчаянное желание, и Кая, спавшая где-то в глубинах сознания, приподняла голову: «Помоги ей». — Да. — Если вы будете в столице... Если сможете передать весточку в замок Хирю... Моему мужу, императору Илу. Он должен знать, кто меня убил. Император Ил, подумал Зено. Сколько императоров сменилось после Хирю? Он не следил, слишком увлеченный собственными возвышенными проблемами. Он пустил все на самотек, все, что было дорого императору Хирю. Медальон на шее давил каменной тяжестью. Вместе с тем это было единственное напоминание о том, что он, Зено, все еще здесь. Что он не сошел с ума. — Вас убил один из разбойников, — Зено кивнул в сторону синего дракона, замершего рядом. — Он рассказал. — Я этого не говорил, — возразил тот. — Разбойники просто подобрали мои вещи, от которых избавился убийца. Ему было выгодно представить все как ограбление. На самом деле украшения интересовали его в последнюю очередь. Он убил меня, потому что я раскрыла их заговор. — Их? — Он — главный заговорщик. Мой муж должен знать его имя. Должен знать, что его предал собственный брат, Ю-Хон. Если не остановить Ю-Хона, он убьет и моего мужа, и дочь. — Ю-Хон, — задумался Зено. Он мало что знал о политической ситуации в Коуке, но о Ю-Хоне слышал. Гениальный полководец, тот возглавлял военные операции, пока императором был его отец, Джу-Нам. Все полагали, что трон перейдет к Ю-Хону — его младшего брата никто не принимал в расчет, простые люди раньше даже не знали его имени. Ю-Хон был старшим принцем, Ю-Хон прославился в боях — титул императора принадлежал ему по праву. Оказывается, Джу-Нам выбрал своим наследником не Ю-Хона? — Ю-Хон вовлек Коуку во множество войн, которых можно было избежать. Он всегда предпочитал войну мирному договору. Однажды он захватил воинов Син в заложники и пообещал отпустить их, если его требования будут выполнены. Жители Син сделали все, как сказал Ю-Хон, но вместо заложников он вернул их отрубленные головы. Кроме того, он изгнал из замка священников, потому что боялся, что они будут угрожать его власти... и запретил упоминать легенду о первом императоре Хирю, в честь которого назван замок, и воинах-драконах. Все эти недальновидные поступки привели к тому, что Коука лишилась единой религии — это разобщило пять ее кланов. К тому же, отношения с соседями стремительно ухудшились. Когда мой муж стал императором, ему пришлось отдать соседним странам часть территорий Коуки, лишь бы избежать новых войн. Если бы он этого не сделал... Коука была бы обречена. Соседи объединились бы и напали на нас, а мы бы ничего не смогли противопоставить. И никто не согласился бы вступить с нами в союз — все помнили о зверствах Ю-Хона. Межусобиц тоже было бы не миновать. — Ясно, почему император Джу-Нам выбрал наследником вашего мужа, — пробормотал Зено. — В такие времена стране нужен правитель-дипломат, а не правитель-завоеватель. Тот, кто предпочитает мир, не войну... но зачем запрещать легенду о воинах-драконах? На губах призрака императрицы возникла горькая улыбка. — Потому что эта легенда гласит: править должен не тот, кто это умеет. Не тот, кто может захватить власть и даже не тот, кто сумеет ее удержать. Для того, чтобы править, нужно быть избранным. А Ю-Хон не был избранным и боялся конкуренции. — Похоже, не только в этом, — заметил Зено. Ю-Хон боялся не зря: ведь не так давно Хирю родился снова. И, судя по всему, он был как-то связан с этой женщиной. Возможно ли... — Ю-Хона не устраивало, что императором был избран мой муж. Он с самого начала затаил зло и готовил заговор. Я — первая его жертва. Он убьет и мою семью. Прошу, предупредите моего мужа! Расскажите императору Илу о том, как я умерла... и принесите в подтверждение вот это, — призрак протянул Зено свернутый клочок бумаги. — Ао дал мне это... чтобы я написала письмо. Счастье, что моих сил хватило... — Ао? — Зено посмотрел на синего дракона. Тот только фыркнул. — Я передам это письмо вашему мужу. Найду способ. Лицо призрака просветлело. — Спасибо, — сказала она. — Ао... спасибо. А потом начала таять. Зено много раз видел, что случается с призраками, если помочь им уйти, но никогда — что происходит, когда они уходят сами. Возможно, у императрицы была особая сила, даже после смерти. В конце концов, она происходила от императора Хирю... — Я лишил тебя компании, — Зено обернулся к Ао. Тот смотрел в сторону — явно не из тех, кто привык проявлять свои чувства. — Прости. — Ничего, — голос Ао чуть дрогнул. — Она этого хотела. Все, проваливай. Доставь это письмо императору. — Я расскажу, что в пещерах нет призраков, — пообещал Зено. — Думаю, они наоборот... в чем-то благословенные. — Ее браслет, — Ао вытащил украшение из углубления в стене. — Держи. Передашь вместе с письмом. — Значит, браслет, — Зено повертел его в руках. — Не хочешь оставить себе? На память. — Надо оно мне. Эта безделушка, — Ао показательно поморщился, но Зено показалось, он близок к тому, чтобы расплакаться. — Спасибо тебе, Ао. И бывай здоров.
***
Зено вышел из пещеры. С каждым шагом идти становилось все легче. Он передаст императору Илу последнее послание от жены, выполнит свой долг, от которого так долго отлынивал. А потом искупит свою вину перед новым императором Хирю — во что бы то ни стало. Одно из несомненных преимуществ круговорота — всегда есть шанс вернуться к началу и на сей раз поступить верно.
Название: Жемчужина Автор:Laora Бета:yoaura Фандом: Akatsuki no Yona Пейринг/Персонажи: Хак/Йона, Джи-Ха/Ги-Ган, Юн, Ки-Джа, Шинья Категория: гет Размер: миди, 4038 слов Жанр: романс, приключения, капелька ангста Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Хак обнаруживает, что стал младше. И не он один. Примечание: фик — условный «филлер» после победы над Янг Кум-Джи в Аве; частично альтернативные события
читать дальшеЧто-то изменилось. Сначала Хак подумал, что гуань дао* стало тяжелее. Потом понял: с одеждой тоже не все в порядке. Потом он добрался до воды, оценил собственное отражение и высказался о происходящем красноречиво и метко. Принцесса Йона вышла из пещеры, где недавно уснула, оперевшись на его плечо, несколькими мгновениями позже. Оставалось только гадать, не услышала ли. Впрочем, вряд ли она поймет, даже если услышит... Зато кое-что другое не понять Йона просто не могла. — Хак, — задумчиво сказала принцесса, глядя на него с недоверием, — ты стал... меньше? Младше, подумал Хак. Не сказать, чтобы его чувства к Йоне были более яркими, когда он был младше — но в те времена он сдерживался с куда большим трудом. Останавливало то, что Йону тогда и девушкой-то едва ли назвать можно было — подросток. Сейчас она определенно девушка. И они наедине. А он вернулся на пару-тройку лет назад, судя по внешнему виду — вот ведь незадача. Не нужно было уходить от праздновавших победу над Янг Кум-Джи «пиратов». Хотя, останься они, Йона небось бы еще чего учудила... Интересно, что может учудить он сам. — Ты сейчас как когда стал моим телохранителем. — Йона подошла ближе, взяла его лицо в ладони. — Что случилось? Нужно было высвободиться. Хак так и хотел — но вместо этого накрыл руки Йоны своими. Чтобы отбросить их, вне всяких сомнений. У нее были очень маленькие ладони. По-прежнему меньше его собственных, а еще — теплые, все в мозолях и шрамах. Он выцеловал бы каждый участок кожи, если бы она позволила. Действие опережало мысль — Хак поймал себя на том, что уже не просто держится за ладони Йоны. Теперь он прижимал ее пальцы к губам, а сама Йона, стремительно краснеющая, отчаянно пыталась отстраниться. Конечно, Хак бы ее отпустил, ну разумеется, он все еще владел собой, какие бы коленца ни выкидывал его вздумавший меняться возраст, но как раз тут из-за камней показался знакомый тип с зелеными волосами и замашками записного сердцееда. Йона Джи-Ха не заметила — она просто проследила за взглядом Хака. Какое-то время Джи-Ха смотрел на Хака и Йону, те — на него. Потом Джи-Ха согнулся пополам, с очевидным трудом сдерживая хохот. — Хак... ты... Желание прибить его на месте было ничуть не меньшим, чем раньше — хотя бы в этом смысле ничего не изменилось.
***
Ги-Ган проснулась от стука в дверь каюты. Уснула она только под утро — не могла пропустить праздник, ясное дело, но возраст был уже не тот, чтобы гулять всю ночь. Хотя возраст — понятие относительное. Еще какое, убедилась Ги-Ган, с немалым удивлением обнаружив себя на ногах сразу после стука. — Кто там? — спросила машинально. Голос был ее. И интонации — тоже. Только вот звучал он неуловимо по-другому: резче и в то же время мягче, без старческого скрипа. Очень... молодо. — Могу я присоединиться к прекрасной госпоже? — Джи-Ха был все так же галантен. Ги-Ган протянула руку к двери, чтобы ее открыть — и замерла. Пигментные пятна и морщины исчезли, будто их не бывало. Только гладкая, ровная кожа. Слишком гладкая. Руки взлетели к лицу в попытке на ощупь убедиться — не затронули ли его изменения. Та же бархатистая упругая кожа, ни морщин, ни чувства дряблости, и волосы — Ги-Ган скосила глаза — волосы тоже изменились. Вернули себе черный цвет. Да что вообще происходит?! За всеми размышлениями она совершенно позабыла о Джи-Ха, и напрасно — он вслед за стуком всегда предпочитал входить, если не слышал однозначного «нет». Вошел и на этот раз — дверь отворилась, и Ги-Ган накрыло чувством, которого уже лет тридцать за собой не помнила. Чувством, состоявшим из множества компонентов, которое при желании можно было уместить в две фразы: «Какой обворожительный мужчина. С таким бы я, пожалуй, провела выходные». Пить надо меньше, подумала Ги-Ган, мысленно разложила реакцию собственного тела на составляющие, а Джи-Ха, стоявшего перед ней, наоборот, «собрала»: она привыкла видеть его прежде всего как личность, негодного мальчишку, который был хорош в бою и знал, как нравиться женщинам любого возраста. Теперь на первый план вышли мелочи вроде глаз удивительного лилового оттенка, с хитринкой, растрепанной челки, уверенного подбородка, широких плеч, плавных движений и волнующего запаха. Ага, еще Джи-Ха был выше ее ростом. Приятнейшее чувство: можно ощутить себя слабой и ранимой, если есть желание... или обуздать чужую силу, стать ее укротительницей. Собственная реакция была непривычно сильной: влюбленность — влечение тела. И о том, и о другом Ги-Ган успела уже позабыть, как она думала, навсегда. На то, чтобы взять себя в руки, ушло не более нескольких мгновений. Опомнившись, Ги-Ган испытующе воззрилась на Джи-Ха снизу вверх... и увидела на его лице совершенно обалдевшее выражение. Возможно, Джи-Ха был удивлен, но непосредственно удивление занимало в спектре его эмоций последнее место. На первом плане было чувство восхищения: так он мог бы смотреть на какую-нибудь писаную красавицу, благосклонности которой отчаянно попытался бы добиться. Но было еще что-то. Ги-Ган знала Джи-Ха около двенадцати лет: приличный срок. Она видела его очарованным, увлеченным, влюбленным — и под всем этим всегда скрывалась тревога, желание скорее доставить удовольствие, чем взять что-то для себя. Джи-Ха доставалась только гордость собой, этого ему хватало, это всегда было на первом месте. Те, о ком слишком мало заботятся, либо превращаются в равнодушных ублюдков, либо начинают заботиться сами. Вплоть до одержимости. После того, как девочка по имени Йона убила Янг Кум-Джи и тем самым спасла Джи-Ха жизнь, Ги-Ган была уверена: он уйдет с ней. Эти двое, во всяком случае, будут заботиться друг о друге, и Джи-Ха сможет отказаться от внешней бравады, сможет поверить, что нужен кому-то — со всеми достоинствами и недостатками. Именно так он сейчас смотрел на саму Ги-Ган — верил ей, верил в себя, и к этому всему прибавлялось несомненное очарование. Впору поверить в любовь с первого взгляда... И всего-то нужно было помолодеть лет на сорок, ну надо же. — Проваливай отсюда, поганец, — знакомый тон пришел на ум легко, стоило сосредоточиться. Вот теперь во взгляде Джи-Ха появилось некое подобие озадаченности. — Ка... капитан? — осведомился он осторожно. — А ты кого ждал? Принцессу Коурен? — Капитан... — Кажется, Джи-Ха захотелось протереть глаза. — Так вы... с вами произошло то же самое, что с Хаком!
***
— Года три в случае с тобой, — Джи-Ха потыкал пальцем в Хака, наткнулся на нелюбезный взгляд и поспешил отодвинуться, — и лет пятьдесят — в случае с капитаном. Фантастическая красавица, по виду действительно — ровесница Джи-Ха, может, чуть старше, только фыркнула. Момент, когда она вытащила клинок и направила его на Джи-Ха, от Хака ускользнул — он как раз отвлекся на принцессу Йону. Та не сводила с омолодившейся Ги-Ган восхищенного взгляда, даже щеки покраснели. Йона была такая не одна. Вся команда Ги-Ган таращилась на своего капитана с неподдельным восторгом. Хак был даже рад: благодаря Ги-Ган на него обращали меньше внимания. — Хочешь, чтобы я зарезала тебя, раз уж Янг Кум-Джи не удалось? — тем временем светски вопросила Ги-Ган. Джи-Ха, перехвативший ее руку с оружием, ответил самонадеянной улыбкой и... замер, улыбаясь как полный придурок. Держал Ги-Ган он настолько бережно, что она наверняка могла бы вырваться, если бы захотела. Она и захотела, но чуть позже, чем Хак ожидал. Джи-Ха выпустил ее сразу же, пригасил глупую ухмылку и задал насущный вопрос: — Что вы для этого делали? — после чего перевел с Ги-Ган на Хака подозрительный взгляд. Наверное, его можно было даже назвать ревнивым. Что делали... даже не пили вместе, припомнил Хак. На пиру его больше интересовало, как бы Йону кто не обидел. О Ги-Ган он не думал вообще — она, кажется, пила отдельно, в своей каюте. — Пили саке, — отозвалась Ги-Ган. — По отдельности. — Что же это за саке, — голос Йоны прозвучал удивленно, — если оно... такое творит? — Мы всех опросили, — а вот и белый змей подоспел. — Никто больше не изменился. — Саке ни при чем. — Хак покачал головой. — Я все время пил с кем-то из пиратов. — Жемчужина, — медленно сказала Ги-Ган. Все посмотрели на нее с недоумением. — Вчера, перед тем, как вернуться в свою каюту, я говорила с каким-то торговцем. Он предлагал коснуться волшебной жемчужины, раз уж моя команда спасла его дочь. На удачу. Я коснулась, чтобы он отвязался. А ты? — Взгляд внимательных карих глаз показался обжигающе горячим. В молодости Ги-Ган действительно была очень красива. Хак понимал, почему этот, с замашками сердцееда, так на нее смотрит. — Жемчужина, — хотелось почесать в затылке. Вчера к Хаку подходило огромное количество людей, всех не вспомнить. Но жемчужина — это не человек, с ней легче. — Кто-то мне ее и правда совал. Тоже на удачу. — Значит, ты ее трогал, — подвел итог Джи-Ха. Хак пожал плечами и кивнул. — Странно. Потому что я никакого торговца с жемчужиной не помню. А ты, Йона-тян? Принцесса только головой покачала. Не вспомнили торговца и остальные — ни пираты, ни отмечавшие с ними горожане. Опрошенные девушки из бывших рабынь тоже не знали ни про жемчужину, ни про ее обладателя. Потом вернулся Юн, до того занятый сбором трав, осмотрел Хака, Ги-Ган, послушал про жемчужину и заявил: — Это же из легенды. Про драконий жемчуг. Джи-Ха и белый змей переглянулись. Несмотря на принадлежность обоих к драконьему роду-племени, о таком жемчуге они слышали впервые. — О, — задумчиво сказала Ги-Ган. У нее даже голос изменился, отметил Хак, стал более молодым, чем раньше. — Я слышала эту легенду. Просто детские сказки. Хак фыркнул. Что Джи-Ха прыгает с корабля на корабль, почти летит — это, значит, не сказки, а вот драконий жемчуг — вполне. Сам он уже ничему не удивлялся. Окажись желтый дракон, которого им с принцессой Йоной следовало искать после зеленого, настоящим чудищем — Хак и то бы не выказал изумления. — Кто съест жемчужину — тот сам станет драконом, — подал голос Шинья. Он говорил так редко и тихо, что можно было забыть о его присутствии. Хотя вот Йона не забывала — она смотрела на Шинью прямо-таки с материнской гордостью, и Хак невольно задумался: не могла ли эта гордость и непосредственность Шиньи привести к... Хак стал телохранителем принцессы Йоны, когда полностью убедился — ему она не достанется. Свыкся с этой мыслью, задавил даже намеки на ревность — ревновать Йону к Су-Вону было все равно что ревновать ее к солнцу. Разве не лучше смотреть, как она улыбается под его лучами, и хранить от любой тени? Все это время солнцем была сама Йона — для Хака. А Су-Вон оказался той самой тенью, пусть Йона по-прежнему считала его солнцем, пусть хранила подаренную им заколку, как помолодевшая Ги-Ган, должно быть, хранила память о множестве мужчин ее жизни. Обжегшись на солнце, разве не естественно потянуться к луне? Привыкай быть на втором плане, Хак, потерявший клановое имя. Привыкай заново. Утешай себя тем, что без тебя Йона бы не выжила. Хотя теперь — может, выжила бы. Даже наверняка. В горах на пути к жилищу Ик-Су сам Хак был бы мертв, если бы не Йона. Янг Кум-Джи стал первым, кого она убила выстрелом из лука — но наверняка не последним. Йона не только постояла за себя, она защитила Джи-Ха. Сам Хак не выстрелил бы точнее. Принцесса Йона стреляла лучше Су-Вона. Принцесса была достойна большего, чем стать женой императора — или просто женой; Йона, как Ги-Ган, не принадлежала никому, кроме себя. Хак понимал это, как и то, что, обучившись у него выживанию, Йона может освободить его от службы. Она ведь говорила об этом — и про своего отца. Что Хак продолжает исполнять приказ императора Ила. Этот приказ всегда был для него не более чем оправданием. — Ты тоже знаешь эту сказку, Шинья? — воодушевился белый змей. — Легенду, — поправил Юн. Как помощнику священника, ему было виднее. — Давайте называть вещи своими именами. — Коснешься драконьего жемчуга — и станешь здоровее, — продолжил Шинья. — А если положить его в рис... будет много риса. — Что за драконий жемчуг такой? — Джи-Ха нахмурился. Ему драконье наследие якобы не нравилось. — Который хранится в сокровищах драконов, — объяснила Ги-Ган. — По легенде, драконы иногда его теряют. А люди находят. Так можно разбогатеть и оздоровиться. Но вот насчет того, чтобы помолодеть... впервые слышу. И почему именно мы? Хак сам бы хотел узнать ответ на этот вопрос. Старым и больным он вроде не был, зачем возвращаться на несколько лет назад? Тогда все казалось в разы проще. Будущее виделось спокойным и размеренным — когда император Ил уйдет на покой, его сменит император Су-Вон, любящий муж для Йоны, и Хак сможет навсегда остаться с ними рядом. С ними — но на ступеньку ниже, всегда в стороне, потому что принцесса Йона — не для того, кому без права рождения было подарено клановое имя, будь он хоть самым гениальным воином в королевстве, потому что любовь не делят на троих, а Йона никогда его не полюбит. Не полюбит — а жизнь продолжается. Не полюбит — не страшно. Теперь ему так не казалось. Уязвленное «я», страдания отвергнутого повесы, острое «недостаточно хорош», — впору над собой посмеяться. Над своей омолодившейся и куда более ревнивой версией. Над человеком, который еще не смирился: в жизни никогда не случается то, чего хочешь. — Может, ему так захотелось, — пожал плечами Юн. — Кому? — Джи-Ха напрягся. — Дракону. Или кем там был этот торговец... как знать, вдруг мы вправду спасли его дочь? Драконью принцессу там, — Юн подлил «масла» в метафорический «огонь», всмотрелся в их лица и сжалился: — Шучу. — За такие шутки... — начал Джи-Ха грозно, но вдруг осекся. — Хотя какая разница, кто он. Хороший парень, похоже. — И вкус у него что надо, ага, — поддержала Ги-Ган не без ехидства. — Нацелился на тех, к кому ты неравнодушен. — Капитан, — Джи-Ха зарделся, как девица на выданье. Хак глазам своим не поверил. — Не думаю, что даже дракон мог предположить, будто я осмелюсь приблизиться к вам... и не получить лезвие в печень. — Получить лезвие в печень никогда не поздно. Но вообще-то я имела в виду вон его. — Ги-Ган кивнула на Хака. — Джи-Ха нравится Хак, — с готовностью подтвердила принцесса Йона. Она улыбалась. Джи-Ха перевел взгляд с Йоны на Ги-Ган, потом посмотрел на Хака. Вид у него был достойный сострадания. Хак хмыкнул и поинтересовался у Юна: — В легенде что-нибудь говорится о том, как избавиться от воздействия этого жемчуга? Но ответила ему неожиданно Ги-Ган: — Здесь неподалеку есть остров, совсем небольшой. Когда я только приехала в Аву, его еще называли островом Драконьего жемчуга. Может, мы найдем разгадку там? — А как же детские сказки? — поддел Джи-Ха. Ги-Ган повела плечами: — Морские прогулки полезны для кожи. На это ни у кого не нашлось что возразить.
***
Хорошая привычка — стучаться. А вот входить сразу после стука — не особо. Ги-Ган обреченно вздохнула: — Про лезвие в печень я не шутила. — Виноват, — сказал Джи-Ха мягко. От его голоса по спине побежали мурашки. Проклятое молодое тело, скорее бы вернуть свое собственное. Уж его-то Ги-Ган, во всяком случае, привыкла контролировать. Хотя... получить в подарок еще изрядный кусок жизни — это было бы неплохо. Говорят, все старики мечтают о молодости, но никто из них на самом деле не хочет возвращать свои юные годы. Хочется вернуть то состояние, тот запас энергии, сохранив при этом весь жизненный опыт. Ги-Ган была счастливицей. Но именно она вспомнила про остров Драконьего жемчуга, а ведь могла бы промолчать. И с Хаком ничего бы не случилось — подумаешь, стал чуть младше Йоны. Их отношениям только на пользу пошло бы. Нет, Ги-Ган не верила в нежданные подарки судьбы. Жизнь научила ее тому, что ничто не дается просто так. Если она получила дополнительные полсотни лет — возможно, кто-то их лишится. Может, это будут дорогие ей люди. Хорошо бы на острове Драконьего жемчуга что-то прояснилось. — Пришел выпить со мной? — предположила Ги-Ган. — Как раньше. Это был бархатный занавес, отгораживающий ее от Джи-Ха — «как раньше». Ненадежная, воображаемая преграда. Раньше Джи-Ха не подумал бы увидеть в ней женщину, а она не рассматривала его как мужчину. Ее эта часть жизни не интересовала уже лет тридцать, с тех пор, как были убиты ее муж и сыновья. Старший чем-то напоминал Джи-Ха. С тех пор прошло много времени: сейчас Ги-Ган с трудом помнила лица своих близких. В памяти появлялись другие лица: ее команда, дорогие ей люди. И Джи-Ха — просто один из них, что бы он ни думал, сын, которому пора отделиться от семьи, отправиться на поиски собственного пути. В поисках ему поможет Йона, девушка с ясным взглядом и твердой рукой: когда-то Ги-Ган мечтала о дочери. — На дорогу, вы хотите сказать. Джи-Ха все еще стоял у нее за спиной, и Ги-Ган не торопилась оборачиваться. Она не была уверена в том, что сделает, если обернется. Не была уверена в себе — не в Джи-Ха, этот в обращении с женщинами безупречен. — Прогоняете? Разве не вы говорили «здесь всегда будет твой дом»? — Говорила. Что бы ты ни учудил, я не передумаю. — Ги-Ган все же обернулась. Не следовало. Забыла, как это бывает, — а может, никогда так и не было раньше, — недооценила силу нежеланных порывов. Решила, что она сильнее: она, капитан, всегда чтившая стихию, как морскую, так и таившуюся в сердце, и не пытавшаяся ничего ей противопоставить. Принимавшая стихию как неотъемлемую часть мира. Ги-Ган поняла, что обнимает Джи-Ха, как не обнимала никогда прежде, — а он стоял неподвижно и, кажется, боялся дышать. Будь она на пятьдесят лет моложе, его ровесницей — так Джи-Ха, должно быть, мог думать. Повстречай она его, такого, как сейчас, на пятьдесят лет раньше — так могла бы думать сама Ги-Ган. Прикосновение к жемчужине, о которой Ги-Ган ничего не знала, уничтожило разницу в возрасте, стерло между ними привычные границы, и все, о чем они могли думать, вдруг разрослось до пугающих размеров. Стало осуществимым. Стихии невозможно противиться. Тебе ли не знать об этом, капитан Ги-Ган. Джи-Ха нерешительно протянул руку, дотронулся до теплого металла сережки. Улыбнулся: — Знаете... говорят, жемчужина рождается, только когда молния ударяет в океан. — Я-то думала, жемчужина — это песок, угодивший в раковину, — фыркнула Ги-Ган. — Жемчужница пытается вытолкнуть песок, в результате на нем нарастает перламутр — и получается жемчуг. А люди еще считают это красивым. На деле — сплошная заноза. Для жемчужницы. Хотя... знаешь, жемчуг, он... красив по-настоящему. Может, жемчужницы только для того нужны, чтобы... — Не только, — возразил Джи-Ха. — Ценно то, что есть, а не то, чему кто-то придает ценность. Жаль, что столько жемчужниц вскрывают в поисках жемчуга. Что никто не ценит их самих по себе, как часть мира. — Глубины океана, — сказала Ги-Ган. — Непредсказуемые и прекрасные. Рассвет над морем. Свет и тепло. — Если я вас поцелую — вы не передумаете? — Это время между ночью и днем, несуществующий промежуток. Обещай, что не вспомнишь о нем. — Я вернусь. Обещаю.
***
— Откуда они вообще пришли, драконы? — пытался разузнать Хак. Белый змей, поминутно зевающий, — все никак не мог отоспаться после тревог за Йону — только плечами пожал. — В моем селении хранятся предания о воинах-драконах. Не о самих драконах. — Но если ваши предки выпили драконьей крови... — Может, это была не кровь, — встрял Юн. Он всегда вставал рано. — Может, они как раз съели по «жемчужине»? И те перестроили... нити их судеб. — Звучит как полный бред. — А вот и нет, — заупрямился Юн. — Упоминания об этих нитях очень древние. Что-то в крови, предопределяющее наши поступки. Хотя бы отчасти. Если ваши предки не кровь выпили, а что-то съели... что-то особенное... всему есть объяснение. — Поэтому ты настаивал, что это легенда, а не сказка? — Хак перевел взгляд на собственные руки, сжимавшие фальшборт. — Допустим, император Хирью призвал не драконов. Допустим, это были некие... существа. Высшие формы жизни, те, кто жил до нас. Их дары рассеяны по всему миру, — предположил Юн. — Предкам Ки-Джа, Шиньи и Джи-Ха досталась только малая часть, но ее хватило, чтобы сделать их особенными. На самом деле я много легенд про драконов и жемчуг знаю, или про драконов и сокровища, или еще... Ну, что взгляд дракона убивает. Что он может летать. Что его когти способны сокрушить скалу. — Мы эти способности переняли, — согласился белый змей. — Джи-Ха летает, Шинья смотрит. А я сокрушаю. — Вы все достаточно сокрушительны, — буркнул Хак. А вот он сам сейчас особой сокрушительностью как раз не отличался — может, против белого змея бы и выстоял... Против Су-Вона, наверное, нет. — Но есть другие легенды. — Юн поежился. Морской ветер и впрямь был более чем свежим. — Искупаться в крови дракона — стать бессмертным. Убить дракона — самому со временем занять его место. Получить сокровище, убив дракона — навлечь проклятие на весь свой род. Устремляться к своей мечте — все равно что из карпа стать драконом. Жемчуг — это застывшая кровь драконов, которые ведут небесную битву. — Кровь... Говоришь, по жемчужине съели? — Хак перевел взгляд с Ки-Джа на Юна. Юн кивнул: — В легенде о драконьем жемчуге упоминается, что съевший такую жемчужину мальчик превратился в небожителя-дракона. Шинья говорил об этом. — Небожителя, — белый змей неосознанно приосанился. — И о том, что такая жемчужина может дать здоровье и изобилие при единственном прикосновении. Если кто-то владеет такой... если он в самом деле торговец... о нем бы все давно знали. — А может, он и не торговец вовсе. — Глаза белого змея знакомо вспыхнули. Именно так он всегда смотрел на Йону. — Может, он правда... дракон! — Думаешь? — Выстроивший достаточно стройную теорию Юн, похоже, все еще сомневался. — Конечно. Посуди сам: много ли людей получает дары от драконов? «Жемчуг», или кровь, как ни назови. Ты сам сказал, Юн: о таком подарке все бы сразу узнали. Что, если дары драконов вовсе не рассеяны по всему миру? Что, если это драконы, или те, кто жили до нас, называй как хочешь, до сих пор ходят среди людей? И выбирают тех, кому нужно... помочь. Кто этого достоин. — Но как изменение возраста может помочь? — встрял Хак. — Помощь Джи-Ха, — предположил Юн. Размышления Ки-Джа ему явно нравились. Вот что значит — быть на одной волне. — С Ги-Ган. Хак ничего на это не сказал. — А с тобой... возможно ли, что помощь Йоне? В пророчестве Ик-Су она названа Алым драконом. — Если речь идет о принцессе, — уточнил Хак. — О ней. — Белый змей говорил с прямо-таки фанатичной убежденностью. — Она — новый повелитель драконов. Правда, не знаю, чем ты можешь ей помочь. Хаку очень захотелось проверить, получится ли сейчас побить Ки-Джа, и, может, у него бы получилось — в возрасте чуть младше, чем сейчас, он побил генерала Гун-Те... хоть тот и был ранен в предыдущем поединке. — Чем ей поможет, если ты станешь младше, — внес ясность Юн, пока дело не дошло до драки. Вот на это Хак, пожалуй, мог бы ответить. Правда, его изменившиеся мысли скорее помешали бы Йоне, чем помогли, но... С такой стороны на происходящее он еще не смотрел. — Ваш товарищ заметил остров, — к ним подошел один из пиратов. — Скоро будем причаливать. — Товарищ? Пойду посмотрю, как там Шинья, — подхватился белый змей. Для него братство воинов-драконов было священно — удивительный чудак. Вслед за Ки-Джа ушел и Юн — готовиться к высадке, а на палубу рядом с Хаком поднялась принцесса Йона, бледная с утра, но на диво бодрая. При виде Хака на ее губах появилась сияющая улыбка: — С добрым утром. — С добрым, принцесса. — Хак, ты Джи-Ха не видел? — Йона прямо-таки светилась от счастья. Или от умиления. Даже предположить страшно, что именно вызывало в ней такие чувства. — Нет. — А, ну и ладно, — неожиданно легко отступила Йона. Непохоже на нее. Такое впечатление, будто спрашивала, лишь бы спросить. — Ой! — Корабль качнуло, а дальше Хак не особо понял, что произошло: тело действовало само по себе. Вот Йона опасно наклоняется, вот машет руками в попытке сохранить равновесие, а вот — р-раз! — оказывается у него на руках. И она все еще легкая — держать ее тяжелее, чем раньше, но ненамного. А еще она смотрит совсем не так, как прежде, не отводит взгляд, она кажется... польщенной? — Знаешь, таким... ты мне нравишься ничуть не меньше, чем обычно. — Йона все-таки отвела взгляд, но румянец на щеках выдал ее с головой. Не будь Хак заранее готов ко всему — после таких слов мог бы принцессу уронить. Хотя нет. К такому он готов не был. «Ты мне нравишься». Мозг упрямо отказывался осознавать что-то, кроме этих слов, а Йона молчала, краснела и не спешила высвобождаться, и в какой-то момент Хак понял, что одежда уже не висит на нем мешком, — может быть, за секунду до того, как Йона его поцеловала.
***
— Женщины любят все маленькое, милое и пищащее, — наставлял Джи-Ха кого-то из товарищей. — Ты ей котенка подари. Из тех, которых в Син разводят. Или белку, как вот у этого. Возмущенный звук стал подтверждением того, что уж пищать-то белка умеет. Потом послышался смех — что эта белка не только пищит, но еще и кусает все подряд, в том числе пальцы неосторожных хватателей, Ги-Ган уже успела заметить. — Милое и пищащее, значит, — в голосе Хака послышалась нехорошая задумчивость. — Он ни на что не намекает. — Юн почти рычал. — И вообще — или вы немедленно миритесь, или остаетесь без ужина. — Я с ним не ссорился, — возмутился Джи-Ха. — Просто он спросил, почему капитан не выходит из каюты... — А ты — почему Йона краснеет, как только его видит. «Милое и пищащее», ха! Вы друг друга стоите. Жалко, что мы так и не узнали про жемчужину... — В любом случае, ее действие закончилось. Кто бы мог подумать — для этого достаточно было всего лишь причалить к острову Драконьего жемчуга! — вдохновенно сказал еще кто-то, вроде бы Ки-Джа. — Как сон, правда? Ги-Ган усмехнулась. Затянулась любимым табаком, поудобнее устраиваясь в кресле. Им предстояло вернуться в Аву. А потом Джи-Ха уйдет с Йоной и остальными, как положено. — Не сон. — В его голосе прозвучала нотка, которой Ги-Ган предпочла бы не слышать. — Скорее, шанс... что-то понять. Может, остров ни при чем. Достаточно было... Джи-Ха не договорил, а переспрашивать никто не стал. Попробуй кто-то из команды сплетничать — Ги-Ган утопила бы их собственноручно. — А я-то думал, ты скажешь — если это сон, пусть бы он длился вечно. Одного, пожалуй, утопить все-таки придется. — Молчи уже, представитель милого и пищащего. — Пукью! — Ао, эти два кретина, которые сегодня останутся без ужина, имели в виду не тебя. — Ужин!.. ...Он вернется. А пока — жизнь продолжается.
Большое спасибо Бродячий фикрайтер и Бдительный паук за правки и дополнения к статье, а также за интересную дискуссию. Дополнения по-прежнему приветствуются)
Название: Откуда пришли драконы Автор:Laora Форма: фандомная аналитика Пейринг/Персонажи: все основные Категория: джен Рейтинг: G Размер: 2447 слов Краткое содержание: Какими мифологическими представлениями могла руководствоваться Кусанаги Мизухо, когда создавала образы пяти драконов для своей манги «Akatsuki no Yona». Предупреждения: обзор достаточно поверхностен; буду рада любым комментариям и ссылкам на источники по теме
читать дальшеСегодня существует потрясающее количество мифов и легенд о драконах, они прочно вошли в современную популярную культуру, причем диаметрально различаются по тому, что символизируют.
Поскольку в аниманге «Akatsuki no Yona» значение драконов положительное, как и в основном на Востоке, мы будем рассматривать их именно в таком ключе.
Начнем с того, почему именно драконы? Почему бы Йоне не искать каких-нибудь других существ? Почему она сама ассоциируется с «императором Хирю» или, в переводе, «императором Алым Драконом»? Почему именно так называют императора — у него даже личного имени нет, в отличие от воинов-драконов? Почему именно драконы ему помогли? Наконец, почему пророчество Ик-Су гласит «...и алый дракон вернется на рассвете»?
Причину надо искать в происхождении Йоны — и в том, почему на флаге Коуки вообще изображен дракон.
Флаг Коуки во времена императора Хирю, из второй ОВА.
Флаг Коуки из рассказа Су-Вона о Ю-Хоне, вторая серия аниме-сериала.
Дело в том, что как в Китае, так и в Корее или, скажем, Вьетнаме, дракон издревле был символом императорской власти. Мангака «Akatsuki no Yona», Кусанаги Мизухо, использовала этот символ для своего произведения, продолжая как восточную традицию, так и традицию рыцарей Круглого Стола — на знамени полумифического короля Артура тоже красовался дракон, и непременно алый. Известный польский фантаст, пан Анджей Сапковский, полагает, что именно из мифов о короле Артуре выросла современная фэнтези-традиция — а «Йона» у нас именно фэнтези-манга. Но подробнее об этом как-нибудь в другой раз. Пока давайте вернемся к восточным драконам и их отношению к императорам.
Пара цитат в подтверждение:
«Согласно легендам, оба китайских прародителя — Яньди 炎帝 и Хуанди 黄帝, — были тесно связаны с драконом. Так, Хуанди было сказано, что он будет увековечен в драконе. Брат Хуанди — Яньди, как считается, появился от союза его матери, земной женщины, и дракона. Китайцы рассматривают Хуанди и Яньди как своих первопредков и относятся к себе как к «потомкам дракона». Эти легенды также связывают дракона с императорской династией.
Символом императора уже издревле стал золотисто-желтый дракон с пятью когтями на лапах. Более того, сам император часто именовался «драконом», его трон — «троном дракона», или «местом дракона», императорская церемониальная одежда — «платьем дракона». Драконы изображались на стенах императорских дворцов, а также ширмах, экранах и т.п. Драконы были вырезаны и на ступенях императорских дворцов. Т.е. император все время находился в окружении драконов. В поздний период правления династии Цин (1644-1911) дракон красовался на национальном флаге Китая» (с).
«В политике Кореи дракон олицетворяет императора, таким образом, ванам (королям) было запрещено носить украшения с драконьей символикой» (с). А в Китае простолюдина за одежду с изображением дракона (или просто золотисто-желтую) могли и вовсе казнить.
Следовательно, дракон = император. Согласно сказанию, которое вспоминает Йона, первый император Хирю сам был алым драконом, принявшим человеческий облик. Потому и имени человеческого у него не было.
Но почему же тогда этот дракон не желтый, не Орью? Почему Орью в аниманге — это Зено, служитель императора? Ведь, если следовать китайской мифологии, дракон-император должен быть золотым/желтым, а вовсе не алым.
Это представление в достаточной мере отражено в аниманге, ведь, хотя Зено и не становится императором, именно ему достается медальон с драконом, который, возможно, является символом императорской власти с божественной точки зрения, не светской. И Зено до сих пор носит этот медальон при себе, то есть, в каком-то роде является носителем императорской власти. В манге и ОВА было сказано, что Зено пытался передать этот медальон наследнику императора Хирю, но тот «вернулся» к нему. Почему? Что, если предположить, что все это время среди правителей Коуки не было настоящего «дракона»? Императора, в котором не пробудилась кровь Хирю. Достойного того, чтобы этот медальон ему доверить. Только потому формально «избранным правителем» оставался Зено, и не имеет значения, был он в это время как-либо причастен к власти или нет.
Зено с «драконьим» медальоном из 24-ой серии аниме.
Кроме того, «Akatsuki no Yona» — все же японская аниманга, а в японской культуре у Орью, желтого дракона, несколько другое значение. Это не обязательно император — это может быть просто его советник. Желтый цвет, тем не менее, указывает на то, что дракон не абы какой, а особый: «это дракон с крыльями, похожими на пламя. Дракон превращается в Какурью, рогатого дракона, после пятисот лет жизни, а Какурью становится Орью после тысячи лет жизни.
Орью — это высочайшая форма дракона. Существует огромное количество литературы, в которой Орью описан как божественный дракон, совершающий хорошие деяния на благо императора» (с). Таким образом, символика желтого дракона в японском его понимании отличается от китайской. Кое в чем, однако, эта символика тождественна, например: «драконы мудры, и часто являются советниками правителей. Существует предание, что в XIII веке царь Камбоджи проводил ночи в золотой башне, где советовался с девятиголовым драконом по поводу государственных дел» (с).
Точно так же для императора Хирю воины-драконы были не только армией, но и советниками по поводу государственных дел, причем советниками особыми, ниспосланными свыше. А Зено, вероятно, был среди них самым особым, потому что он Орью — согласно мифологии, высшая форма дракона, к тому же, в мифологии китайской непосредственно связанная с властью императора. Отсюда эмоциональный акцент на том, что Зено как бы «замещает» Хирю для своих братьев-драконов — и для всей страны — после его смерти. Ведь именно он остается в замке Хирю, тогда как другие драконы расходятся по всей стране.
Впрочем, у такого замещение может быть еще одно объяснение. «Примером может служить государство, расположенное на азиатском континенте, пусть и с иной культурой, — Индия. В ней самой высокой кастой считалась каста священников, но при этом военной и политической властью обладала каста воинов, стоящая ступенью ниже. Эта система просматривается в архаичных обществах: власть священнослужителей слабнет под усилением феодализма и власти светской, и нечто подобное есть и в Йоне. Священник покидает столицу, становится отшельником, он уже не наставляет людей и не оказывает влияния на власть, но тем самым перестает ей служить. А в отношении драконов этот момент показан чуть иначе, более идеализированно, потому что драконы — сверхъестественные существа» (с).
И все же почему императором стал именно алый дракон? Есть ли к этому какая-то мифологическая предпосылка?
В китайской мифологии можно найти упоминания о Фэйлуне, крылатом драконе, скользящем по облакам и туману. Найти что-то большее о нем сложно, разве что если... обратиться к китайским гаданиям. В «Знаках Книги Перемен», книге, составленной ученым и государственным деятелем эпохи Цин Ли Гуанди (1642-1718) и переведенной Брониславом Виногродским, есть «Гадание о возвращении императора династии Мин Ин-Цзуна». В нем гадатель Ган Инь (1368-1644) делает предсказание про дракона, который сначала будет скрыт в пропасти, но потом взмоет над землей. Дракон в данном случае символизирует возвращение императора «ко двору в год со знаком У, которому соответствует красный цвет, и небо обязательно защитит и охранит его» (с).
Сначала дракон скрыт, он в пропасти, и ему нельзя действовать. Если проводить параллели с анимангой «Akatsuki no Yona» — это Хирю, которого собираются казнить, или Йона, падающая в пропасть вместе с Хаком, Йона, которой нельзя действовать открыто, от своего имени. В отличие от Су-Вона, она не имеет на это права.
Но потом дракон взлетает, и император возвращается: и Хирю, и Йона собирают воинов-драконов, чтобы, согласно пророчеству Ик-Су, интересным образом перекликающимся с гаданием Ган Иня, «произошло возвращение». Причем и там, и там упоминается красный цвет — знак У или рассвет, соотносящийся с алым драконом, упомянутым в пророчестве Ик-Су.
С алым драконом, он же Хирю, разобрались: его имя привязывает нас к китайскому гаданию, которое, в свою очередь, перекликается с пророчеством Ик-Су. Насколько случайна эта параллель — другое дело.
Теперь возникает следующий вопрос: почему Хирю, дракон-император — именно алый? Как и дракон на флаге Коуки. Версия с королем Артуром хороша, но может быть не единственной. Присмотримся к красному цвету повнимательнее.
Красный — это цвет энергии, жизни, цвет крови. В фэн-шуй он символизирует энергию, удачу, возбуждение и страсть (сравни: золотистый дракон — процветание, синий — успех, власть и богатство, зеленый — удача, благосостояние и счастье).
Корсун А. и Лавриненко Н. в книге «Лики Поднебесной» пишут о месте красного дракона в китайской мифологии так: «космогоническую (и мифологическую) карту Китая символизируют «Пять Дворцов», в которых правят Пять Драконов (иногда Пять Тигров). Четыре из них символизируют стороны света: Красный Дракон правит на юге (который помещается в верхней части карты), в его ведении лето и стихия огня. Черный Дракон управляет севером, повелевая зимой и стихией воды. Синий Дракон — востоком, весной и растительным миром. Белый Дракон — западом, осенью и стихией металлов. Пятый, самый главный, Желтый Дракон — император, он находится в середине мира и повелевает четырьмя другими. Дворец Желтого Дракона — божественного императора Хуанди — божество центра, фактически верховное небесное божество и первый император Поднебесной. Также Четыре Дракона символизируют природные стихии, а Срединный Император является их повелителем и координатором. Как мы помним, император Хуанди изобрел и подарил людям многие инструменты и технологии, одежду и письмо. Эта концепция пяти стихий, собственно, и легла в основу того, что мы называем фэн-шуй» (с).
То есть, как мы видим, красный дракон — не во главе, во главе остается желтый дракон. Почему же именно его избрала императором Кусанаги Мизухо? Притом что во многом вышеприведенная схема для аниманги «Akatsuki no Yona» справедлива. У нас именно что четыре дракона, которые символизируют разные стороны света, и пятый — император. Коука недаром делится на пять кланов: Огонь, Вода, Земля, Ветер и Небеса. И к каждому клану прилагается «свой» дракон. Вот только распределены они в аниманге не так, как в китайской мифологии. Это можно понять по территории, на которой Йона, Хак и Юн находят деревню того или иного дракона (или самого дракона).
Так, белого дракона, или Хакурю, Ки-Джа, они находят на территории клана Ветра, и он отвечает за Ветер, не за стихию металла. Синего, или Сейрю, Шинью, — на территории клана Огня, а у его предшественника, Аби, недаром была та же прическа, что и у представителей правящей верхушки клана Огня. Синий дракон здесь отвечает не за растительность (китайская стихия дерева), а за Огонь. Черного дракона в «Akatsuki no Yona» нет, зато есть зеленый, или Рёкурью, Джи-Ха. Его Йона встречает в портовом городе Ава, по дороге в клан Воды. Портовый город сам по себе указывает на стихию воды. К тому же, известно, что Джи-Ха сбежал из деревни Зеленого дракона. Вероятно, она находилась на территории клана Воды. Что еще интереснее, именно на территории клана Воды Джи-Ха раскрывается как персонаж в большей мере. То есть, в «Akatsuki no Yona» именно зеленый дракон отвечает за Воду. А черный — ему места в уравнении не нашлось, что мангака и сама признает, но при этом обыгрывает, когда вводит в употребление прозвище Хака — «Черный дракон». Черный дракон и Банда голодных оптимистов.
Зено, Орью или желтый дракон, — исключение. Он безусловно привязан к императорской власти за счет медальона, который носит, но происходит не из клана Небес. Мы не знаем, куда он направился после того, как оставил замок Хирю, и где побывал до знакомства с Каей и после того, как узнал ее. Есть основания предположить, что Зено причастен к клану Земли, тем более, желтый цвет дракона можно также трактовать как «цвет земли» (с), а божественный золотой дракон Хуан Лун из китайской мифологии именно за стихию Земли и отвечает (с).
Если белый дракон отвечает за Ветер, синий за Огонь, зеленый за Воду, а желтый за Землю, остается всего один клан — Небеса, высший, и всего один дракон, который стоит во главе этого клана — Красный.
У такого распределения могут быть свои причины. В Библии красный дракон с семью головами символизирует Дьявола («Откровение»). Но, поскольку в западной мифологии все, связанное с драконами, чаще негативно, а в восточной — наоборот, можем пойти от обратного. Дьявол на западе — божество на Востоке.
Вот и еще одна версия: в календаре майя существует двадцать печатей, из которых первая — это печать Красного Дракона (Имишь). «Имишь — это Дракон и праматерь в одном лице. В данном случае речь идет о некоей материнской сущности, символизирующей во всех без исключения мифах древности, несущее в себе огонь Творения, рождающее Мир и все, чем этот Мир населен. Имишь — это праматерь, что любит всех и вся, не делая никакой разницы между своими чадами неразумными» (с).
Естественно, Творение — это нечто, связанное с Небесами, пресловутая пятая, «человеческая» стихия. И сейчас она тоже стоит во главе, тогда как в более ранние периоды, когда земледелие было основным способом выжить, символ Земли, желтый дракон, считался наиболее священным и ассоциировался с императором. Сейчас просто другое время.
Интересно, что Имишь — не только дракон, но и праматерь, женский образ. В контексте этого вспоминается Лун Му, мать драконов из китайской мифологии. «Лун Му 龍母, женщина, которая, по преданию, воспитала и вырастила пятерых драконов. Они стали примером сыновней почтительности и родительской любви — одного из основных принципов, на котором зиждется вся китайская культура. Позднее Лун Му была обожествлена» (с).
Невозможно не вспомнить Дейенерис Бурерожденную, Мать Драконов, с которой знакомые с «Игрой престолов» наверняка уже успели сассоциировать Йону и без каких-либо мифологических параллелей.
В отличие от Дейенерис, Лун Му или Имишь, Йону нельзя назвать «Матерью» драконов в прямом смысле. Но, если учесть, что любой предводитель — всегда духовный родитель, отец или мать, для тех, кого возглавляет, то картина совершенно преображается.
Йона — без сомнения женский образ, несмотря на то, что несет в себе много «яневого», мужского — взять хотя бы красный цвет. Она, как Имишь, «одновременно дракон и праматерь». Потому слова «алый дракон вернется на рассвете» вполне логично могут относиться к ней с символической точки зрения. Не говоря уже о том, что на это прямо указывает название манги, в переводе «Йона на рассвете». В данном случае император Хирю — это связка, способ привязать настоящее к прошлому и символическому — и при этом подчеркнуть значимость человеческой стихии, пятой.
Потому император — это красный дракон, а не золотой.
Полслова об остальных драконах: синем, зеленом и белом.
У синего дракона, или Сейрю, как и у желтого, есть своя более-менее пространная мифологическая история. В китайской мифологии его еще называют Цин Лун или лазурный дракон. Он является одним из четырех знаков китайского Зодиака: лазоревый дракон Востока (по-японски Сейрю); красная птица Юга (по-японски Сузаку); белый тигр Запада (по-японски Бьякко); и черная черепаха Севера (по-японски Генбу). Все эти четыре символа в том числе обозначают положение Луны — и созвездия.
Неудивительно, что имя «Шинья» на выдуманном мангакой языке обозначает «лунный свет», а сам Шинья тесно связан с луной и звездами. Идет сознательная отсылка к устоявшемуся в мифологии образе Сейрю.
Шинья. Гиф из четырнадцатой серии аниме-сериала.
Что до Рёкурю и Хакурю, зеленого и белого драконов, то насчет них такой пространной мифологии нет. Можно только повториться про изменение стихий относительно китайской мифологии, вспомнить, что Цин Лун мог трактоваться и как синий, и как зеленый дракон (потому и лазурный; но в «Akatsuki no Yona» эта роль однозначно досталась синему драконе, Шинье), и еще раз сказать, что зеленый дракон в аниманге по своим функциям заменил Черного. Возможно, потому у Джи-Ха и Хака такое идеальное взаимопонимание — и такое количество конфликтов, как между собой, так и с Ки-Джа, белым драконом, и наиболее зрелые чувства к Йоне, ведь, если у Хака есть основания называть себя Черным драконом, то по функциям они с Джи-Ха совпадают.
Также можно упомянуть, что Хакурю, или белый дракон, является «посланником небес», что, вероятно, относится в той или иной мере ко всем драконам, что он чистый, невинный и сильный воин, ведь недаром именно образ белого дракона упоминается, когда речь заходит о боевых искусствах самураев (с).
Возможно, какими-то соображениями из вышеприведенных и руководствовалась Кусанаги Мизухо, когда создавала образы пяти драконов для своей манги «Akatsuki no Yona» и связывала их с императорской властью. Хотя это, безусловно, не вся информация, и нельзя поручиться, что вся она верна.
Название: Полет сокола Автор:Laora Фандом: Akatsuki no Yona Пейринг/Персонажи: Хак/Су-Вон; Йона, Джу-До, Мин-Су, Зено; упоминаются односторонние Хак/Йона и Йона/Су-Вон Категория: слэш, упоминается гет Размер: миди, 6000 слов Жанр: драма Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: AU в каноне — Йона не застает Су-Вона за убийством своего отца и вступает с кузеном в фиктивный брак. Но еще до этого Су-Вон успевает объясниться с Хаком. Задание: «Свои люди — сочтемся». Фраза используется в ее фразеологическом смысле, где «дело» — это война, а «разбираться потом» Су-Вон планирует с вопросом о наследнике. Примечание: фик написан, когда 136-ая глава манги была последней; ООС по желанию, автор симпатизирует Су-Вону, но не идеализирует его, поэтому поклонникам Су-Вона читать с осторожностью; первая часть текста происходит до убийства Ила, вторая — после, обыграны каноничные события вплоть до 136-ой главы манги.
читать дальше— Тогда женись на принцессе Йоне и стань императором, — сказал Хак, и Су-Вон, чуть помедлив, ответил: — Но я не могу этого сделать. Ведь принцесса Йона, — продолжил он, глядя, как расширяются глаза с лазурно-синими радужками, — моя родная сестра. Хак отозвался немедля: — Не может быть. — Может. Потому король Ил и мысли не допускает о нашей помолвке. Он скорее согласится выдать принцессу за Кан Таэ-Джуна, младшего сына главы клана Огня. Или за тебя, — на губы привычно легла улыбка. — Что скажешь? Хак отступил на шаг: обычно невозмутимый и отстраненный, закованный в свое насмешливое равнодушие, будто в латы, — это было слишком даже для него. Су-Вон не привык видеть его таким. Может, оттого, — а еще потому что не до конца избавился от сомнений, — с языка сорвались слова, которых он бы не сказал иначе. Предпочел бы приберечь для себя, оставить место для непонимания, которое побудило бы Хака теряться в догадках и неистовствовать до содранных костяшек, до кровоточащих пальцев, — когда все бы случилось. Так было бы проще — но в то же время куда более жестоко. Хак этой жестокости не заслужил. — Я люблю Йону. Очень люблю, но... не так. Я не хочу ее. Я хочу тебя, — просто сказал Су-Вон. Если бы не было этих слов, болезненной, ненужной откровенности с его стороны, они могли бы свести разговор к шутке. И, возможно, Су-Вону удалось бы прислониться к плечу Хака лбом, сохранить это последнее драгоценное воспоминание, чтобы оно согревало и позже, когда он останется один. Его промашка. Впрочем, если все сложится неблагополучно, Хак может не дожить до конца этой недели — какая разница, если он узнает. Говорят, признание облегчает душу, а если облегчения нет — это не значит, что не стоило признаваться. Между Су-Воном и Йоной Хак выбрал бы Йону, — как правителя, как возлюбленную. Су-Вон знал это с самого начала. Но разве было бы в самом деле легче, промолчи он? Самое время уйти. Хак потрясен, на этот раз он понял все верно... а может, до сих пор не отошел от слов о том, что Йона — родная сестра Су-Вона. Иначе бы уже сказал что-нибудь. Но Хак молчит, и лучше оставить его, пока не заговорил, не осложнять все еще больше. Стоило только подумать об этом — и чужая рука сжалась на запястье; тот единственный раз в детстве, когда им удалось вывести принцессу Йону из дворца, Хак тоже держал Су-Вона за руку, но не так. Потом, кажется, Су-Вон сказал ему впервые «ты — моя цель». Да, это было тогда, а Хак в ответ принялся ерошить ему волосы и поспешно ушел, сославшись на необходимость тренироваться. С тех пор между ними раз и навсегда установилось расстояние, которого Хак придерживался, а Су-Вон не рисковал нарушать, прекрасно понимая — он выше по положению и не должен пользоваться своим преимуществом, чтобы сблизиться. Они могли тренироваться вместе, но не на клинках, чтобы не нарушить допустимое расстояние. Вместо этого они упражнялись в стрельбе из лука и говорили друг с другом, и разговоры эти становились все официальнее, будто Хак постепенно превращался во второго генерала Джу-До. Су-Вон предвидел, что к нужному моменту они будут даже обращаться друг к другу по всем правилам дворцового этикета — никаких шутливых выходок, ни намека на улыбки. И это его вполне устраивало. Так было бы легче. Только вот теперь Су-Вон сказал то, чего не следовало, а Хак удержал его за запястье, сжав слишком сильно. Кости, кажется, вот-вот затрещат. Йона могла бы сказать «мне больно», чтобы Хак ее отпустил. Су-Вон молчал, не пытаясь высвободиться. Еще немного — и точно останутся синяки, и это прекрасно, даже лучше, чем прикосновение лба к шершавой ткани. Запомнить, скрыть в памяти, как наивысшую драгоценность — потому что совсем скоро все закончится. — Ты издеваешься? — В этом голосе было столько боли и ярости, что Су-Вон просто не мог не посмотреть на Хака. Такой реакции он не ожидал. Су-Вон всегда считал, что знает Хака достаточно хорошо, он построил свой план в том числе на его действиях, в вероятности которых был уверен больше, чем в том, что солнце встает на востоке. Одна оговорка, нечаянно сказанные слова ничего не должны были изменить. Су-Вон не позволил бы себе проговориться, полагай он иначе... А быть может, он хотел в это верить. Солнце встает на востоке, а Хак не устает удивлять; в конце концов, потому Су-Вон когда-то его и полюбил. Сомнения. Все дело в них. Он не проговорился бы, если бы не сомневался. И теперь Хак смотрел на него так же, как на Оги давным-давно, когда тот попытался облить Су-Вона саке. Нет, не так. Было в этом взгляде что-то еще, темном, но не холодном даже близко. — Тише, — от улыбки болели губы. — Если хочешь поговорить, лучше сделать это в более подходящем месте. С раннего детства Су-Вон думал: жизнь в чем-то похожа на стратегическую игру. Поступки и их последствия можно просчитать заранее, на много шагов вперед. В том, что касалось Хака, он так и не научился просчитывать. — Например, в моих покоях, — предложил Су-Вон, полагая, что вот теперь-то Хак отшатнется, но оказался прав лишь наполовину: Хак разжал пальцы на его запястье. Отодвигаться он по-прежнему не спешил. Брови Хака приподнялись, когда Су-Вон сам сжал его освободившуюся ладонь, увлекая за собой. Но — ни намека на неприятие или отвращение. Если он понял, то почему не отвергает? Не может прийти в себя? А если не понял — откуда такая ярость? Считает, что у Су-Вона есть хитрый план, и не намерен мешать? Доверяет ему. Что ж, план у Су-Вона действительно был, но он уже вышел за его рамки. И явно не заслуживал доверия Хака. В любом случае, что он собирается делать дальше? Су-Вон не позволял себе об этом задуматься — как и о том, почему сердце стучит явно чаще, чем раньше. Какой же из него правитель, если не может усмирить собственное сердце? К счастью, встреченные по дороге слуги не обратили на них внимания, а единственный стражник, только увидев Хака, сразу же начал бдить с особой тщательностью, избегая смотреть на начальство. Такой учитель для будущих воинов, — Хак нужен был Су-Вону в этом качестве больше, чем в любом другом. Использовать его так, как задумывалось первоначально... можно было этого избежать. Не говорить о том, что Йона — родная сестра, отделаться фразой «Я не могу на ней жениться», Хак истолковал бы ее так, как сам захотел бы. И дальнейшего разговора можно было избежать. «Использовать». Ты просто собственник, Су-Вон. Ты играешь, продумывая стратегию, а фигуры на доске — это не живые люди, помни. Иначе не выполнить предсмертную волю отца, не стать достойным правителем. Но что делать, если восприятие мира как доски с фигурами дает сбои? Дверь в покои Су-Вона захлопнулась у Хака за спиной. — Ты что-то хотел сказать, — напомнил Су-Вон, выпуская руку Хака. — Это ты сказал, — нахмурился тот. — Что принцесса Йона — твоя родная сестра. — Так и есть. — И что ты... — Это тоже правда. — Нет, — Хак покачал головой. — Ты должен знать, что я... что принцесса Йона всегда была мне дорога. Знакомое чувство — фантомная боль в груди. — Ты сказал, что скорее я стал бы ее мужем по решению короля Ила. Но ты прекрасно знаешь: этого бы не произошло. Я — телохранитель принцессы, ее слуга. Ни король Ил, ни сама принцесса никогда не воспринимали меня иначе. — Ты ошибаешься. — Я не ошибаюсь. Мы друзья детства, — взгляд Хака обжигал, но Су-Вон не мог отвернуться. Не сейчас. — Я, ты и принцесса. Но это ничего не изменяет. Я всегда... был на ступеньку ниже вас. Всегда знал, что однажды вы поженитесь, а я буду защищать вас. И теперь ты... Су-Вон, говоришь такое... — Король мог выбрать тебя телохранителем принцессы, потому что заметил твои чувства к ней. Он, наверное, надеялся, что, если ты постоянно будешь рядом, она вскоре забудет обо мне и полюбит тебя. Ведь тебя есть за что полюбить — и ты в разы более достойный будущий муж для принцессы, чем Кан Таэ-Джун. Помнишь, как он в детстве угрожал нас выпороть? — Он не знал, кто мы такие, — медленно отозвался Хак. — Не знал, — легко согласился Су-Вон. — Это ведь от Таэ-Джуна ты защитил принцессу? Сразу перед тем, как король назначил тебя ее телохранителем. — Но откуда королю Илу... — Знать, что я — родной брат принцессы? Все просто. Он отлично знает, чей он отец. — Король Ил — твой... — Тише. — Су-Вон прижал к губам Хака палец. — И у стен есть уши. Хак отодвинул его руку, твердо и решительно. Ну вот мы и подошли к самому главному, подумал Су-Вон. Но Хак снова его удивил. — Я ниже вас по происхождению, — сказал он. — Я даже не прямой потомок старика. Он воспитал меня, как и множество других детей. — Ты его наследник. Ты — генерал клана Ветра. Ты выше Кан Таэ-Джуна и уж точно выше меня. — Принцесса никогда не была бы со мной счастлива. — Она уже счастлива с тобой. Просто не понимает своего счастья. — Она любит тебя, а не меня. И я не буду ее мужем, если она того не хочет. А вот это был ожидаемый поворот. И больно от него ничуть не меньше. — К тому же, какой из меня король? Я никогда не был хорош во всем этом, — Хак покачал головой, — в отличие от тебя. Ты же знаешь... Су-Вон кивнул, но Хак продолжал говорить: — ...знаешь, как я к тебе всегда относился. И еще вы с принцессой очень похожи, и я привык, что всегда буду для нее телохранителем, а для тебя — правой рукой. А теперь ты говоришь: принцесса — твоя родная сестра, ты не можешь быть с ней так же, как и я, хотя она любит тебя. Не можешь даже думать о ней не как о сестре, зато... — …думаю о тебе не как о брате, — продолжил Су-Вон. — Поэтому, — на какое-то мгновение Су-Вону показалось, что под этим взглядом он и шевельнуться не может, — я и спросил. Ты издеваешься, Су-Вон? Опасные нотки в голосе. — Если ты правда думаешь, что мы похожи, — Су-Вон сделал шаг вперед, — почему бы не попробовать? Представь на моем месте ее... если пожелаешь. А вот это была грань, которую точно не следовало переступать. Су-Вон уже совершил ошибку, сказал Хаку то, чего говорить не стоило, и продолжал ошибаться раз за разом. Будь Хак его противником по ту сторону доски, Су-Вон проиграл бы ему после первых нескольких ходов. Он не имел права проигрывать. Единственный толчок отшвырнул Су-Вона к стене. Хак впечатал кулак в эту стену с силой — так, что, наверное, мог бы пробить, но почему-то не пробил. Сдерживался? — Я никогда не буду представлять кого-то на твоем месте. Тем более — ее. Она не хочет этого, — отрезал Хак. — Так было бы неправильно. — Ты думаешь, более прави... — Су-Вон едва успел набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы заговорить, как Хак закрыл ему рот, и поцелуем это не назвал бы даже слепой. Хак впечатал кулак в стену, а свои губы — в чужие, а когда Су-Вон приоткрыл рот, пытаясь вдохнуть, Хак протолкнул внутрь язык, не позволяя этого сделать. Су-Вон допускал, что смог бы продержаться в бою против Хака минуту, может, даже чуть больше, но потом он был бы обречен. Так и тут: Хак не оставлял ему ни шанса на победу, после лет, потраченных на то, чтобы приблизиться к нему, Су-Вон по-прежнему отставал на целую вечность. Нужно было молчать, подумал Су-Вон. Этот поцелуй — месть, ведь так? Хак всегда считал Су-Вона соперником в борьбе за сердце Йоны — причем соперником, которого не одолеть, потому что Йона сама его выбрала. А теперь получилось, будто Су-Вон посмеялся над его чувствами, и Хак посмеется над ним в ответ, раз уж ударить не может или не хочет. Хак просто издевается. Но погодите-ка, эта мысль расходилась со всем, что Су-Вон о нем знал, а от намеренно грубого подобия поцелуя подгибались колени, и рассуждать спокойно было решительно невозможно. Будь у самого Су-Вона чуть больше опыта, он мог бы попытаться перехватить инициативу. В любовных играх это возможно так же, как в стратегических. Не в случае с Хаком. Противостоять его натиску ни у кого не хватило бы сил, и Су-Вон, сдавшись, застонал в чужой рот. Напоследок прикусив его нижнюю губу, Хак наконец отстранился. — Твоя шутка зашла слишком далеко. — Его глаза опасно сверкнули. — Принцесса Йона может не понимать, о чем говорит. Но ты — ты всегда знаешь, о чем ведешь речь. Ума не приложу, зачем тебе это, но если ты не объяснишь, я не остановлюсь. — Остановишься? — Су-Вон жадно дышал. Все было не так, как он себе представлял в последние годы — лучше. — Я не хочу, чтобы ты останавливался. — Это для тебя... развлечение? — Голос Хака не дрогнул, а будто бы надломился, и Су-Вон неосознанно облизнул губы, пытаясь удержать чужой вкус. — Ты не можешь говорить всерьез. Все эти годы... — Все эти годы я мечтал приблизиться к тебе, — признался Су-Вон, — но ты, наоборот, отдалялся. И я ничего не пытался с этим сделать. Я знал: между нами должно быть расстояние, потому что однажды ты станешь королем. Но сегодня, когда речь зашла о принцессе Йоне, я просто не смог промолчать. Я не хочу, чтобы ты служил мне. Если тебе отвратительна одна мысль о... — Нет. — Нет? Хак не должен был так отвечать. Су-Вон думал, что он уже решил — давно, раз и навсегда, а на самом деле Хак... Может ли быть такое, что Хак на самом деле никогда не мог выбрать между ними? Потому и поставил себя «ниже». Потому и решил — я не могу ненавидеть ни одного из них, я буду служить им. Пусть мои любимые люди будут счастливы вместе. Очень в духе Хака. — Принцессе Йоне никогда... и в голову бы не взбрело так шутить. Но и говорить всерьез она бы не стала. Скорее, начала бы от меня шарахаться. Если бы я поверил ей после таких слов, это было бы преступлением. Таким же, как и делать что-то против ее воли. «Против ее воли». «Так было бы неправильно». «Преступление». План Су-Вона был провальным с самого начала. Он недооценил Хака — или глубину его чувств к Йоне, быть может. Не следовало вообще с ним заговаривать, он не согласится на то, что Су-Вон собирался ему предложить, если основная часть плана пройдет без осечек. — Но, думаю, я могу поверить тебе. — Просто поверить? — поддразнил Су-Вон. Губы горели, и он чувствовал, что наконец-то вышел на правильный путь. Он не получит от Хака того, что хотел изначально, но, оговорившись, может получить нечто другое. Так, наверное, чувствует себя полководец, потерявший один город, но овладевший целой страной. До чего кстати она была, эта оговорка. И какой же сегодня замечательный день. — Ты улыбаешься. — А ты, кажется, обещал не останавливаться. Нет, конечно, Хак не представлял на месте Су-Вона Йону. Ее он бы не стал целовать так, опасаясь навредить. Просто Су-Вон и Йона были похожи с самого начала — в то, что их роднило, Хак и был влюблен. А может, Су-Вону хотелось так думать.
***
Йона закрывает глаза — и видит полет сокола. Она знает, что это за сокол. Гульфан: Хак и Су-Вон вырастили его вместе. Сокол — так называют политика, который придерживается агрессивных методов и уважает войну. Таким был Ю-Хон, отец Су-Вона. Таков и сам король Су-Вон, муж Йоны, за последний год побывавший в большем количестве военных конфликтов, чем вся страна за десять лет. Йона не должна знать об этом. Ее дело — оставаться в замке Хирю, пока Хак и Су-Вон отправляются в битву. Или в одно из своих многочисленных путешествий инкогнито, после которых генерал Джу-До возвращается как побитый. Ему положено сопровождать «несносных мальчишек», но на деле они то и дело ускользают из-под охраны. На месте Джу-До Йона не стала бы так тревожиться: кто позаботится о Су-Воне лучше, чем Хак? Йона убеждает в этом Джу-До нарочито спокойным голосом, и он, глядя на нее с огромным недоверием, такой же кислый и несносный, как обычно, постепенно успокаивается. Коротко кланяется, благодарит за аудиенцию, уходит. Йона знает, о чем он думает: «а вы изменились». После того, как год назад неизвестные заговорщики убили ее отца, она и правда изменилась. Она осталась совсем одна. Отец был «голубем» — выбирал мир, а не войну. Йона прочла, что именно так называют политиков, предпочитающих открытым конфликтам компромиссы. За последний год она узнала о войне и политике больше, чем когда бы то ни было, ведь в ее распоряжении библиотека замка, а война — это то, чем теперь живут дорогие ей люди. Которых она, впрочем, почти не видит. Хак и Су-Вон редко бывают в замке Хирю, а когда приезжают, проводят время преимущественно друг с другом, как и раньше. Теперь они не стреляют из лука, они дерутся на клинках, и Су-Вон завязывает волосы в «хвост» — как же ему идет, как же Йона сама хотела бы сразиться с ним. В первый раз поймав себя на странной мысли, она замирает. Она стоит на балконе, выше их — и бесконечно далеко. Она едва видит их, они не видят ее. Ей семнадцать. Год назад она потеряла отца. Год назад сбылось ее самое заветное желание — о свадьбе с Су-Воном. О, это была лучшая свадьба в мире, но Йона не чувствовала себя счастливой. Она улыбалась и плакала, плакала и улыбалась, и не обратила внимания на то, что Су-Вон не присоединился к ней в постели в первую брачную ночь. Она была даже рада тому, что он оставил ее одну. Но вот прошел год, она по-прежнему ночует одна и больше этому не удивляется. Йона давно поняла, что Су-Вон ее не любит. Не видит в ней желанную женщину. Он женился на ней только для того, чтобы не оставлять одну, чтобы помочь ей сохранить Коуку после смерти отца. Он сохраняет Коуку, а она по-прежнему не выходит из замка и единственная из сколько-нибудь уважаемых его обитателей ни разу не бралась за оружие. — Это завет вашего отца, принцесса, — говорит Хак, когда Йона однажды приходит к нему с просьбой потренировать ее, как Су-Вона. В его глазах мелькает чувство вины, и оно не ново: после того, как ее отец был убит, а Хак не смог его уберечь, он редко решается встретить ее взгляд. Хак просил Су-Вона наказать его за такое упущение, но тот не стал этого делать. Су-Вон вообще не стремится кого-либо наказывать. Су-Вон воюет, и вся Коука воюет, нарушая заветы ее отца. Йона — последняя, кто обязан их соблюдать. Не по своей воле. По ночам Йона видит странные сны. В них она слышит, как незнакомые люди зовут ее по имени; в них народ Коуки страдает и умирает от голода, болезней, нападений разбойников, странного яда, о котором она не может знать. Она не выходит из замка — о чем она вообще может знать? Йона просит генерала Джу-До докладывать ей о том, что он видит в поездках. Он достаточно неприятный человек, чтобы ее не щадить, он, в отличие от Хака или Су-Вона, не будет молчать. А еще Джу-До предан ей так же, как Су-Вону, и считает ниже своего достоинства докладывать королю о вполне естественном интересе королевы к его делам. Джу-До рассказывает Йоне о работорговцах в Аве, которых король Су-Вон уничтожил, и о пиратах, которых по его приказу бросили в тюрьму. Некоторым из них удалось сбежать, рассказывает Джу-До. Генерал Хак утверждал, что их заключение — ошибка, пираты нападали только на работорговцев. Джу-До говорит о восстании Кан Су-Джина, главы клана Огня, который возомнил себя королем Хирю из легенд и решил захватить замок. Для этого он сговорился с империей Кай, вернее, с влиятельным в империи Ли Хазарой. Кан Су-Джин был убит, Ли Хазара — отпущен с условием выплаты контрибуций. Новым главой клана Огня стал ни о чем не подозревавший старший сын Су-Джина, Кан Кье-Га. А его представителем — младший сын, Таэ-Джун. — Тот самый, который к вам все приставал, — отмечает Джу-До, и Йона не может не восхититься его наблюдательностью. — Как теперь живут простые люди клана? — спрашивает Йона, и Джу-До смотрит с тем особым презрительным выражением лица, которое в случае с ним, как она уже успела понять, означает симпатию. — Вы будто король Су-Вон. Его тоже очень заботил этот вопрос. Он распорядился, чтобы в каждой деревне открыли лечебницу, но вряд ли это особенно поможет. Сыновья Су-Джина не знают, что такое нужда. Они не будут относиться к лечебницам всерьез, это отношение перейдет к лекарям и больным. Одной дисциплиной многого не добьешься, должно быть еще понимание. Если бы кто-то из коронованных особ сам... — Джу-До замолкает. — Например, я? — предлагает Йона. — Су-Вону не до того. У него война. — Вы не должны покидать замок, — Джу-До перебивает ее. — К тому же, поскольку я не покидаю замок, из меня неважный харизматичный лидер, верно? — подсказывает Йона. — Не то что из моего мужа. — Вы лидер, — этого ответа она не ожидала. — Вас интересует то, что происходит в стране. Если бы вы покинули замок, у вас бы нашлись последователи. Йона не знает, что на это сказать. — К тому же, в землях клана Огня — голод, — продолжает Джу-До как ни в чем не бывало. — Почва слишком сухая, урожаи скудные. Если, скажем, найти зерновую культуру, которая смогла бы расти на такой почве... — Не в военное время. — Верно. Никто не станет заниматься этим в военное время, контрибуции пойдут на усиление армии. Следующую поездку Су-Вон и Хак предпринимают в клан Воды, и это именно одна из тех поездок, после которых Джу-До выглядит особенно недовольным. Первоначальной целью поездки было разобраться с наркоторговлей в клане Воды и укрепить отношения с кланом. Цель эту можно было назвать осуществленной лишь частично: за наркоторговцами стоял Южный Кай, выславший на помощь целый флот, а Ан Джун-Ги, генерал Воды, не стал оказывать помощь. Хоть его дочь, Лили, недавно и была убита наркозависимыми, горе от ее потери оказалось слишком велико, чтобы действовать. Джун-Ги требовалось время, чтобы прийти в себя, а времени не было. Су-Вон воспользовался королевской властью, чтобы мобилизовать армию клана Воды. Разобраться с наркоторговцами ему удалось, но укрепление отношений с кланом провалилось. Узнав, что король вмешивается во «внутренние дела» клана, Ан Джун-Ги излил на него свою скорбь из-за потери дочери, и отношения с кланом Воды были испорчены. К тому же, теперь у генерала не было наследника. Это делало его политическую позицию и клан Воды в целом достаточно уязвимыми. — Я знаю, о чем вы думаете, генерал Хан Джу-До, — говорит Йона, выслушав этот доклад. — Король Су-Вон слишком редко бывает в столице. — Джу-До соглашается. — Но это не моего ума дело. — Король Су-Вон считает, что благо одного человека не может быть важнее блага целой страны, — замечает Йона. — Разве вы не согласны? Джу-До хмурится. — Речь идет о благе целой страны. Вы — единственная прямая наследница престола Коуки, кроме короля Су-Вона. Чем быстрее у вас с ним появятся дети, тем лучше. — Мы ведем войну, — напоминает Йона, — и, возможно, мне еще придется оборонять Кууто, когда мой король будет в отъезде. Потому я должна знать все о своей стране и о способах обороны. Потому я должна сама уметь сражаться. Вы будете учить меня, генерал Джу-До? — Король Су-Вон запретил вам браться за оружие. — Благо одного человека не может быть важнее блага целой страны, — отвечает Йона. Конфликты с империей Кай продолжаются. На этот раз целью Су-Вона становится приграничная деревня, раньше принадлежавшая Коуке. Объединившись с кланами Земли и Ветра, он вознамеривается эту деревню вернуть — и дать бой империи Кай, чтобы было неповадно продолжать в другой стране торговлю наркотиками. Клан Неба с генералом Джу-До во главе остается в Кууто. И за это время Йона успевает освоить основы владения мечом. Дурные вести приходят в Кууто раньше, чем возвращается Су-Вон. Селение, которое они с Хаком отвоевали, было сожжено дотла отставшими солдатами империи Кай, все жители — убиты. Коуке досталась только голая земля. Ошибок не совершает только тот, кто ничего не делает, Йона свято в этом уверена. Но еще она знает своего мужа достаточно, чтобы предположить: это не ошибка. Просто жертва, которую он счел допустимой. Йона безгранично любит Су-Вона, пусть видит его даже реже, чем раньше, и уже не надеется на ответное чувство. Он был ее семьей, поддержать его и Хака во всем, стать для них надежной опорой — это превратилось в единственную цель ее жизни. Пусть будет незаметная опора, неважно. Ей ни к чему почести и свое место в истории, главное, чтобы все складывалось самым лучшим для дорогих ей людей образом. Только сны о бедствиях в Коуке продолжаются, и в этих снах недовольство королем Су-Воном нарастает. Как и наяву. Вскоре после смерти отца Йона узнала немало слухов о нем, о том, что он был ужасным правителем, запустившим страну. Но при ее отце не случилось ни одной войны. Он уладил миром даже отношения со страной Син, пусть его брат, Ю-Хон, обернул эту страну против Коуки: он взял в заложники ее солдат, а когда выставленные им условия были выполнены, вернул вместо солдат их отрубленные головы. Верный Мин-Су, связанный с информаторами Су-Вона в городе, приносит весть, что нынешний лидер Син, принцесса Коурен, считает Су-Вона ничем не лучше его отца. До нее уже дошли слухи о его военных подвигах. Су-Вон — «сокол». Йона не сомневается: Коурен права, это только вопрос времени, когда он решит ее разгромить. Пока до Син не дошла очередь, есть ведь еще и Сэй, связанный с работорговлей. Су-Вон разберется с Сэй, потом они с Хаком сокрушат Син. Тогда придет очередь империи Кай. И, возможно, Йона из королевы вскоре станет императрицей, не приложив к этому никаких усилий, ни разу не увидев поле боя. Следующей целью Су-Вона, однако, становится не Сэй. Выйти на работорговцев можно только из клана Воды, а генерал Джун-Ги не одобряет вторжение в свои земли. Не одобряет настолько, что выступает против Су-Вона с армией. Кланы Земли, Ветра и Неба сокрушают его, объединившись. Новым главой клана Воды становится дальний родственник Джун-Ги — по слухам, он верен Су-Вону. Клан Воды ослаблен: он потерял многих в межусобице, но куда больше людей все еще зависимы от наркотика. Они бродят по улицам, словно смертельно опасные тени. Су-Вон велит открыть лечебницы для пострадавших, но людей не хватает. Жители клана Воды боятся выходить на улицы — но не все. Некоторые, объединившись, начинают на наркозависимых охоту. Их убивают, как бродячих собак, лишь бы обезопасить города, и неважно, как именно эти люди попали под зависимость, неважно, что, возможно, это не их вина. Это второстепенная проблема. Коука ведет войну, в кланах Земли, Ветра и Неба патриотичный настрой велик как никогда. В клане Огня за кривое слово о короле Су-Воне вводятся карательные меры, и новый глава клана Воды подхватывает эту практику. В слухах, которые приносит Йоне Мин-Су, все чаще мелькает слово «сопротивление». Но пока Су-Вону не до того: он с войсками отбывает в Сэй, и крепость Кусиби взята, а работорговле в Коуке положен конец. В Син принцесса Коурен объединяется со своей младшей сестрой, принцессой Тао. — У них появились связи среди сопротивления Коуки, — докладывает Мин-Су. Это значит — по всей стране. Знает ли об этом Су-Вон? Йона уверена, что да. Она уже не уверена в другом — будто он знает, что делает. В ее снах больше нет криков и человеческих страданий, и чистый зов, который она слышала и раньше, теперь ничто не заглушает. Кто-то зовет ее. «Вы лидер, — говорил генерал Джу-До. — Вас интересует то, что происходит в стране. Если бы вы покинули замок, у вас бы нашлись последователи». Йона уже вполне сносно стреляет из лука и дерется на мечах — спасибо генералу Джу-До за науку. Она сомневается, будто владеет всеми необходимыми навыками выживания, но это и не нужно. Ей просто следует добраться до Син и поговорить с принцессой Коурен. Йона — дочь короля Ила, при котором с Син не было никаких проблем. Она уверена: сейчас, когда боевые действия еще не начаты, с Коурен можно договориться. Возможно, даже привлечь ее на свою сторону. Йона могла бы поговорить об этом с Су-Воном, только он не станет ее слушать. За прошедший год она успела это усвоить. Она выбирает для побега день, когда внимание стражи и слуг будет занимать сам Су-Вон — день его возвращения из крепости Кусиби. Вернее, ночь. Все готово заранее, можно уходить, но Йона не может удержаться, чтобы хотя бы одним глазком не заглянуть в покои мужа. Она все еще любит Су-Вона, она верит, что ее поступок пойдет на благо им обоим. Су-Вон — «сокол», но рядом с каждым «соколом» должен быть «голубь», иначе равновесие будет нарушено. Йона приоткрывает дверь — и замирает. Су-Вон не один. С кем он может быть такой поздней ночью? Какая-то женщина... Нет. Ее муж на редкость благочестив — настолько, что она сама все еще девственница, и женщины его не интересуют. Общению с ними он предпочтет тренировку с Хаком. А возможно, не только тренировку. Потому что именно с Хаком он сейчас — вот только они не тренируются и не обсуждают очередную военную компанию, они целуют друг друга, и Йоне приходится ущипнуть себя за щеку, чтобы поверить: глаза ее не обманывают. — У тебя до сих пор такая белая кожа, — говорит Хак, на мгновение отстранившись, пальцами приподняв подбородок Су-Вона. Су-Вон улыбается знакомой Йоне и одновременно будто чужой улыбкой, проталкивает в рот Хака пальцы, которые тот принимает с неожиданной покладистостью. — Генерал Джу-До, — говорит Су-Вон затем. — Он беспокоится о Йоне. Хак тут же отстраняется, непривычный Йоне блеск в его глазах меркнет. — Необычно для Джу-До, — бормочет он, не на шутку обеспокоенный. Улыбка Су-Вона похожа на изогнутый кинжал, она сверкает, как отполированное лезвие. — Он, конечно, беспокоится не о ней, а о благе страны. Говорит — нехорошо, что у Коуки до сих пор нет наследников. — Так в чем проблема, — огрызается Хак. Атмосфера между ними изменяется. Только что они были похожи на влюбленную пару — они и есть пара, понимает Йона с безжалостной ясностью, и она не хочет знать, чем они занимались все это время в военных палатках, на привалах, не хочет представлять, но представляет все равно, — а теперь напоминают противников. — Ты знаешь, в чем. Йона — моя родная сестра, я не могу разделить с ней ложе. — Тебе следовало сказать об этом ей, не мне. С самого начала. — Все произошло слишком быстро, ты же помнишь, — мягко говорит Су-Вон. — Король Ил был убит заговорщиками, и мне пришлось вступить в брак с Йоной, чтобы сохранить целостность Коуки. Если бы после этого она узнала, что у нас с ней один отец... Один отец? Но это ведь не так, Йона может сказать совершенно точно. У нее было достаточно времени, чтобы изучить все важные документы Коуки, от записей лекарей до дневника ее отца, и всюду Су-Вон упоминался как сын Ю-Хона. Мать Мин-Су была врачом при Йон-Хи, матери Су-Вона, и она всегда говорила об отцовстве Ю-Хона, не возникало ни намека на другой вариант развития событий. К тому же, Йона знала своего отца лучше, чем кого бы то ни было. Она помнила, как он относился к матери и как мать относилась к нему. После ее убийства он не женился — так велика была его любовь, а брак между ними был заключен больше чем за год до рождения Су-Вона. То, о чем говорит Су-Вон, — будто они родные брат и сестра, — это ложь. Будь иначе, Су-Вон не стал бы «соколом», как его отец. Он похож на Ю-Хона больше, чем кто-либо, принцесса Коурен не зря ставит между ними знак равенства, а Ю-Хон... Цепь странных политических убийств — мать Йоны, Ю-Хон, ее отец. Нет ли между ними связи? Йона не хочет думать об этом, но за последний год в ее мыслях слишком много войны и политики, и еще чуть — времяпровождения с Мин-Су за стратегическими играми, и ложь, которую сейчас произносит Су-Вон, запускает цепочку умозаключений, в которую Йона не хотела бы верить. В день, когда был убит ее отец, Су-Вон находился в замке Хирю. Перед этим кто-то преследовал ее — она забежала в покои Су-Вона и ему одному рассказала о преследователе. Хак и его подчиненные искали этого преследователя позже — только Су-Вон мог сказать о нем Хаку. Стража не допустила бы в замок никого постороннего, особенно после предупреждения. Но что, если посторонних и не было? Что, если за Йоной гнался кто-то из доверенных людей Су-Вона, тот же советник Кье-Сук? И, конечно, никто не стал бы мешать Су-Вону встретиться с королем Илом. Тот, в конце концов, был его дядей. Су-Вон хорошо владел мечом. Именно от меча погиб отец Йоны. Что, если... А потом Су-Вон женился на ни о чем не подозревающей Йоне, «простил» ни о чем не подозревающего Хака, перед которым заранее оправдался: Йона — моя сестра, поэтому... поэтому... Она не хочет верить в то, что Су-Вон по всем законам логики должен был сказать дальше. Но именно это он и говорит: — Коуке нужен наследник. Я хочу, чтобы его отцом был ты. — Нет, — отзывается Хак сквозь плотно сжатые зубы. — Я поговорю с Йоной... — Убедишь ее потерпеть одну ночь? Нет. Она этого не хочет. И не захочет, что бы ты ей ни сказал. — Речь идет о благе Коуки, — настаивает Су-Вон. — Если не ты — то кто? — Ты должен все рассказать Йоне. Я думаю, даже узнав, она согласится рискнуть. Она любит тебя, — в голосе Хака странная тоска, и Йона не может понять: он же только что... — Но я не соглашусь. Ты хочешь, чтобы Йона выбрала не тебя, а генерала Джу-До? Он-то, я уверен, ей не откажет. Они столько времени проводят вместе, — голос Су-Вона становится язвительным, и Йона вдруг понимает: да он же ревнует. Он ревнует к ней Хака. — Ты требуешь, чтобы Йона жертвовала своими чувствами ради блага Коуки, — Хак сжимает кулаки, — но сам к этому не готов. Благо одного человека не может быть важнее блага целой страны. Разве не так, Су-Вон? — Тише-тише, — шепчет Су-Вон, — ты, конечно, прав. Я поговорю с Йоной... после военной кампании с Син. И все будет так, как она пожелает, ведь я тоже люблю ее... Он говорит — и развязывает пояс Хака, и думает явно не о Йоне. А сам Хак, только что готовый едва ли не с кулаками на Су-Вона наброситься, расслабляется под его руками, доверяясь, и, когда Су-Вон наклоняется к его бедрам, откидывает голову назад. Йона больше не может на них смотреть. Еще несколько кусочков мозаики становятся на свои места. Хак сказал правду: Су-Вон посчитал свое благо важнее блага Коуки. Су-Вон занял трон после смерти короля Ила, который умер загадочной смертью... и Су-Вон заранее знал, что он умрет. Еще до этого он соврал Хаку о степени своего родства с Йоной, чтобы не спать с ней. Су-Вон и вправду не интересовался женщинами. Ему нравились мужчины — или только Хак, Йона могла предположить и такое. Сам же Хак был предан как Су-Вону, так и Йоне, поэтому единственным способом заполучить его было жениться на Йоне. Но делить с Йоной ложе Су-Вон не желал — это он тоже хотел доверить Хаку. Причем понимал, что бессмысленно, с самого начала, оттого и такая болезненная улыбка. Но все равно настаивал. Надеялся, что за этот год — или сколько они уже с Хаком? — все изменилось. Что Йона больше не важна для Хака, что он может без колебаний нарушить ее желания. Разумеется, Су-Вон не скажет Йоне, будто она — его родная сестра, ведь она уличит его во лжи. Для нее он придумает что-то другое, может, даже распишется в своей мужской немощи, и она будет жалеть его и, конечно, согласится на что угодно... Согласилась бы. Но, скорее всего, Су-Вон просто будет оттягивать разговор под разными предлогами. Сначала Син, потом империя Кай, потом еще что-нибудь — ведь мир так велик, а Су-Вон продолжает свой полет. Он не остановится на достигнутом. И Хак, восхищавшийся Су-Воном с детства, доверяющий ему беззаветно, будет с ним во всех его начинаниях. И всем им найдет оправдание. Принцесса Коурен «затаила злобу на Коуку» и «думает только о мести», с ней «невозможно договориться». Почему бы не разгромить ее страну? Ведь Коука просто возвращает себе свое. Но, если Су-Вон знал, что отец Йоны вскоре умрет, и обладал вполне реальной возможностью убить его... не руководствовался ли местью он сам? Не считал ли, будто «возвращает» себе свое? Когда ее мать умерла, Йона была ребенком. Она помнит горе своего отца и то, как ее утешал Су-Вон. Она помнит, что после смерти Ю-Хона Су-Вон почти не появлялся в замке Хирю. Отец был против. Почему? Отец не хотел, чтобы Су-Вон становился королем. Почему? Потому что Ю-Хон, завоеватель, за чьи ошибки Коука была вынуждена расплачиваться собственными территориями, как-то был причастен к смерти ее матери? Йона может только гадать. Возможно ли, что смерть Ю-Хона не была случайной? Отец Йоны так сильно любил ее мать. Узнай он, что Ю-Хон виновен в ее смерти — разве оставил бы он его жить? А узнай об этом Су-Вон — разве не пожелал бы он «вернуть свое»? Занять трон вместо отца, которому это в свое время не удалось. Круговорот мести. Не Су-Вону говорить о мстительности принцессы Коурен. Не ему. С принцессой Коурен нужно договориться. И, будь он хоть трижды сын Ю-Хона, трон Коуки Су-Вон получил только благодаря женитьбе на Йоне. Руки дрожат. Эти умозаключения могут ничего не стоить, убеждает себя Йона. Она просто ревнует, Хак и Су-Вон оставили ее совсем одну, Су-Вон никогда ее не любил, он хочет, чтобы Хак стал отцом ее ребенка, он не желает ночевать с ней, он лучше... Она знала, что он ее не любит. Это не новость. Новость — другое, эта ложь Су-Вона, из-за которой под сомнение внезапно поставилось очень многое. Су-Вон — «сокол», его не заботят случайные смерти, он полагает их неизбежными. Если бы Йона увидела, как умер ее отец, Су-Вон не пощадил бы и ее. Мысль, нелепая до звона в голове. Она ведь точно ничего не знает, она не выходила из дворца, что вообще она... Зов, преследовавший ее в снах, звучит наяву, и Йона больше не думает. Нужно идти. Неважно, что она услышала сейчас — с этим можно будет разобраться позже. Она выскальзывает из замка Хирю, никем не замеченная, снаряженная для дальней дороги, и когда зов, который звучит для нее одной, становится особенно сильным, видит перед собой невысокого человека. В лунном свете золотой медальон, крепящийся к повязке на его голове, отбрасывает блики. — Кто ты? — спрашивает Йона. Она должна испугаться, но страха нет. Она не знает этого человека, но уже готова довериться ему — больше, чем когда-либо доверяла Су-Вону или Хаку, больше, чем генералу Джу-До или Мин-Су. Ответ незнакомца тоже не становится для нее неожиданностью: — Зено ждал вас, юная госпожа. Пойдемте скорее, нам предстоит многое сделать.
Цикл: Судьба приходит Автор:Рагни Алькари Бета:агрессивная самочка Росомахи Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: G - PG-13 Задание: Миф «Царь Эдип», трактовка: от судьбы не уйдёшь Разрешение на размещение: получено
читать дальше Название: Особенная Размер: 399 слов Пейринг/Персонажи: Киджа, его отец, Йона Краткое содержание: От судьбы не уйдёшь, особенно, если ждёшь её всеми силами.
читать дальше— Но, бабушка! — вскрикивает его ребёнок и стискивает кулаки. Он растёт, зная, что шрам на его спине — дело рук обезумевшего отца, но упрямо не верит, что это — достаточный повод, чтобы навек запретить им касаться друг друга. Несмело тянется к нему ладонью и, разумеется, натыкается на строгий окрик всегда бдительной бабушки.
Прежний Хакурю смотрит устало, печально и понимающе. Он не спорит с судьбой — одного срыва в ночь рождения сына ему хватило по горло. Не стоит оно того. Его время давно уже вышло, и это необходимо принять. Другое дело — его ребёнок. Новый Хакурю. Киджа.
— Понятия не имею, откуда во мне эта вера, но ты непременно дождёшься и встретишь истинную судьбу дракона, — однажды говорит тот, кто больше не нужен, тому, чьё время ещё не пришло. Это такой же случайный порыв, как когда-то — удар когтями, но удержаться не получается.
— Спасибо, — шёпотом отвечает ребёнок и косится через плечо — не расслышала ли это бабушка. Вряд ли она одобрит подобные разговоры.
Но прежнему Хакурю в кои-то веки решительно наплевать. От судьбы не уйдёшь, но он действительно верит — у Киджи она другая. Особенная. Уходить с этой верой оказывается совсем не страшно.
Киджа запоминает слова отца, повторяет их сам себе изо дня в день, из ночи в ночь, когда время течёт зыбким песком сквозь пальцы, уверенно собирается в десятилетие и постепенно отсчитывает в довесок ещё два, три… четыре года. Когда никто уже больше не верит (если вообще хоть когда-нибудь верили), что король Хирю придёт на веку нынешнего дракона, и осторожные намёки бабушки на женитьбу становятся всё навязчивее и вот-вот грозят обрести силу прямого приказа.
Очень жаль, но от судьбы не уйдёшь, — без труда читается в её глазах.
Киджа и не пытается, на самом деле. Просто он точно знает — его судьба всё ещё где-то в пути. Ещё не здесь, не сейчас, ещё не время. Нужно только дождаться. И он дожидается. Но всё равно почему-то оказывается не готов, когда судьба вдруг легко оборачивается ему навстречу с утра пораньше прямо посреди деревни, бестолково размахивая мечом и встречая его взгляд растерянно и удивлённо. Судьба, пожалуй, готова к знакомству не больше него, но всё-таки говорит твёрдо: — Я хотела бы одолжить твою силу. Можно?
— Это будет честью для меня, — улыбается он в ответ. А потом добавляет беззвучно: — Спасибо.
Всем тем, кто, желая того или нет, со смирением или с проклятием, из века в век принимал свою судьбу, не имея возможности отказаться. Чтобы Киджа сегодня сумел улыбнуться своей — вот этой самой, особенной. Той, которую он дождался.
Название: Настоящая Размер: 350 слов Пейринг/Персонажи: Ао, Шинъя, Йона Краткое содержание: От судьбы не уйдёшь, даже если о ней не знаешь.
читать дальше— Но я хочу завести друзей, — говорит ужасающе глупый ребёнок. Его голос подрагивает, пальцы нервно мнут край одежды, но он упрямо выталкивает из себя одно слово за другим. Не в первый раз, между прочим.
Ао бесится, просто не зная, как ещё объяснить, чтоб дошло — никогда ничего даже близко похожего в жизни Сейрю не будет. А если будет — ничем хорошим не кончится. Такова судьба проклятой крови, от этого не уйти и не скрыться.
— Все Сейрю — монстры, — отрезает он яростно, и точно знает, что совершенно неважно, насколько это правдиво. До тех пор, пока люди верят, проклятье драконьих глаз будет действовать. Жаль только — не на людей, а на самих драконов, из века в век обрекая их на одиночество и отверженность.
Ао ни на мгновение не сомневается в своих словах. В конце концов, он тоже Сейрю. Пока что. Ему ли не знать, что единственная свобода в их случае — смерть. Поскорей бы уж, право слово.
В день, когда глупый ребёнок в конце концов остаётся единственным проклятым в своей деревне, а следом осознаёт цену драконьей силы, он отрекается и от неё, и от глупых фантазий. Он думает, что принимает судьбу — не спорит больше, не ищет и ни к чему не стремится. Он просто живёт. Соглашаясь, что все Сейрю — монстры, что тайна их глаз непременно должна быть скрыта не только маской, но и молчанием, холодным мраком глубоких пещер и забвением вне пределов деревни. Со всем соглашаясь, не противореча ни словом, ни звуком, ни даже мыслью. Судьба беспощадна, но подчиняться ей проще и безболезненней, чем настаивать на своём.
Другой, настоящей судьбе совсем непросто оказывается отыскать его.
Но однажды, всего каких-то четырнадцать лет спустя, она приходит по следу, протягивает ладонь и приветливо улыбается сквозь рассеянную светом факела темноту: — Я не враг тебе. Я хочу стать твоим другом.
Судьба приходит, хотя он не ждёт её, даже не знает, что можно было надеяться, верить, хотеть или не хотеть этой встречи. Она удивительна, неповторима, не знает, что значит «сдаваться» и «отступать». Её не пугает ни проклятье, ни меч, приставленный к самому горлу, ни злые от собственного испуга слова.
И, наверное, Ао был прав — от судьбы не уйдёшь. Потому что не хочется даже пытаться.
Название: Неожиданная Размер: 388 слов Пейринг/Персонажи: Гаро, Дже-Ха, Йона Краткое содержание: От судьбы не уйдёшь, даже если захочешь.
читать дальше— Даже если я рву свои цепи и прыгаю в небо, всегда появляешься ты, — зло бормочет упрямый подросток и глухо выплёвывает сквозь зубы: — Когда ты умрёшь наконец?
Гаро сам не уверен, что доставляет ему большее удовольствие: то, что дебильная судьба Рёкурю давно ебёт в хвост и в гриву не его одного, или то, что пацан, несмотря ни на что, не сдаётся, не отступает, настырно бодается с этой судьбой, заставляя надеяться — чем чёрт не шутит, быть может, ему удастся её переспорить. Кому-то же хоть однажды должно повезти?
— Присмотри за ним, — просит Гаро дракона, чья кровь течёт в жилах мальчишки, летящего в небе под самыми облаками, и медленно стынет в собственной груди. Он уверен — пацан не сломается и не вернётся, даже если окажется не нужен миру, как оказался не нужен Гаро. Судьба в пролёте. И это — счастье. На целый миг, пока окончательно замирает биение сердца за рёбрами.
Дже-Ха не верит, что Хирю, которого из поколения в поколение ждут драконы, вдруг явится на его веку. Но точно знает, что по-настоящему плюнуть в рожу судьбе — это не только послать на хрен правила деревни Рёкурю, но и к ебене матери отказаться от предназначения, если оно всё-таки решит нагрянуть по его душу. Он не знает, сумеет ли, но намерен хотя бы попробовать. Если уж от судьбы не уйдёшь, значит, можно творить всё, что только захочется — хуже, чем предначертано, всё равно не случится. Бояться нечего, можно не сдерживаться и жить на полную. Он так и делает.
За этим занятием тринадцать лет пролетают неуловимо, стремительно и безвозвратно. Судьба является, когда ему абсолютно не до неё, и бьёт под дых неожиданным: — Не нужно так отчаянно защищаться. Я прошу об услуге, а не приказываю.
Это точно не то, чего он ожидал. До такой степени, что он толком не представляет, что можно на это ответить.
Судьба оказывается смешной и милой, ещё — такой же упрямой и не умеющей отступать, как он сам. Лезет в бой, чуть не гибнет, спасает жизни — его в том числе — и ничегошеньки взамен не требует. Дже-Ха отлично умеет сражаться — не только физически. Но против этого он приёма не знает.
— От судьбы не уйдёшь, да? — смеётся он в предрассветные сумерки. И сам себе отвечает: — И чёрт бы с ним. Может статься, оно того даже стоит.
Уверенности в этом предположении нет и в помине, но почему бы и не попробовать? Хуже, чем предначертано, всё равно не случится, ведь так?
Название: Выбор Автор:Рагни Алькари Бета:агрессивная самочка Росомахи Размер: драббл, 424 слова Пейринг/Персонажи: Йона, косвенно Хак/Йона\Суон Категория: джен, косвенно гет Жанр: драма, ангст Рейтинг: G Краткое содержание: Муки выбора с учётом мутных предсказаний. Примечание: пост-канон Задание: Миф «Царь Эдип», использована завязка мифа - начальная часть о выборе между попыткой уйти от предсказанной судьбы или отказом от этой попытки. Разрешение на размещение: получено
читать дальшеЙона сидит на полу, наклонившись над чашей. Совсем небольшой, глиняной, такой обычной. Но в чаше — выбор. Хотелось бы думать, что между спасением Коуки и возможностью просто остаться собой, но королеве давно не шестнадцать. Она слишком умна, чтобы в это поверить.
Беспечность, поспешность и нерешительность — только эти пороки способны разрушить её королевство. Так сказали ей боги устами Ик-Су в день, когда она восходила на трон. Дитя дракона и цареубийцы сотрёт с лица земли сердце Коуки, дитя дракона и зверя подарит ей новое. Это боги провозгласили немного позднее.
Йона смотрит на глянцевую поверхность отвара в чаше. Она сама его только что приготовила. Никто не знает ни о втором предсказании, ни о том, что она сейчас делает. Никто не подскажет, что выбрать. Она сам так решила, и следующее решение лишь за ней.
Как так вышло? Как можно было допустить эту… глупость?
Она должна была быть осторожнее, быть не такой до смешного беспечной. Она не может позволить себе нерешительность, но и поспешность позволить не может. Она — королева. Но, кроме того…
Ещё вчера её следовало бы назвать счастливой женщиной, но сегодня по полному праву — несчастной. Она беременна, и чёрт бы знал от кого. Официально она вообще-то не замужем, неофициально… всё очень сложно. Дитя дракона и цареубийцы, дитя дракона и зверя — какого ребёнка она сейчас носит?
Йона вдыхает травяной запах зелья, способного перечеркнуть нерождённую жизнь. И по-прежнему не может выбрать — убить или не убить дитя дракона и… Суона, Хака? Кого из них? И избавит ли это Коуку от предначертанной ей судьбы?
Боги любят играть словами. Когда-то о маленькой принцессе Йоне пророчили ничуть не лучше, ничуть не понятнее — предрекали одновременно спасение Коуки и реки крови, в которых она утонет. И всё, по сути, сбылось. И сколько боли и ужаса можно было бы избежать, если бы… если что? Кто поручится, что, сложись всё иначе, оно сложилось бы хоть немного счастливее для всех и каждого?
Йона проводит кончиком пальца по краешку чаши. Гадает о будущем, взвешивает все варианты. И даже не предполагает, что носит под сердцем не одного ребёнка, а двух. И отцы у них разные. Сын дракона и цареубийцы родится чуть раньше и унаследует трон. Его правление будет счастливым и долгим. Но, кроме того, ему действительно суждено стереть сердце Коуки с лица земли — он разрушит до основания старый и обветшавший ещё при короле Иле дворец Хирю. А его младший брат будет несколько лет заниматься строительством нового. Боги любят играть словами. И всё это на самом деле совсем не страшно, но…
Йона тяжко вздыхает, склонившись над чашей. И всё никак не решается сделать выбор.
Команда Йоны на ЗФБ выложила пост набора. Прием участников продлится до 01.12.2016 включительно. Оставить команде заявку на контент любого типа (фик, арт, клип, челлендж) можно здесь. Сюжетные, посвященные определенному пейрингу или персонажу, дженовые, кроссоверные - будем рады любым заявкам)
Название: Обязательства Автор:Рагни Алькари Бета:Хокарэми, агрессивная самочка Росомахи Размер: миди, 4370 слов Пейринг/Персонажи: Дже-Ха, Шинъя, мельком Юн, Киджа, Зено Категория: дженопреслэш =) Жанр: психология, драма Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Камера в Син, сны Дже-Ха, вопросы Шинъи, а также неожиданные попытки сдохнуть весьма специфическим образом. Разрешение на размещение: получено
читать дальшеНочью в камере тихо, темно и глухо. Здесь и днём-то заняться нечем, а ночью, когда даже собственных рук перед самым лицом не увидишь, тем более. Только спать по полсуток и остаётся. Все и спят.
Ну, почти.
— Рёкурю, — вдруг шепчет Шинъя едва различимо, и несколько долгих секунд кажется, что его не услышали.
Потом ответ, такой же почти беззвучный, всё-таки раздаётся: — Чего тебе?
— Ты… — заминается Шинъя, — тебе… плохо от того, что мы взаперти?
На этот раз тишина в ответ длится дольше.
— С чего мне должно быть плохо?
— Ты… — снова медлит Шинъя, с трудом отыскивает подходящие слова, — говорил про цепи… давно. Теперь во сне ты бормочешь, рычишь и… стонешь иногда. Как будто злишься и… тебе больно.
— А ты зубами стучишь, — интонаций в шёпоте на грани слышимости не разобрать, но для Сейрю не составляет проблемы увидеть усмешку сквозь темноту. — Мёрзнешь, да?
— Да, — соглашается Шинъя, но с темы не сбивается. — Ты не ответил.
Он давно уже выучил, что разговор можно запросто перевести в другое русло, и многие этим пользуются, чтобы не отвечать на вопросы. Но если быть бдительным, можно не позволять себя путать. Ну, или хотя бы пытаться не позволять.
— Иди сюда, — Дже-Ха хлопает по полу рядом с собой — справа, где есть свободное место у той же стены, на которую он опирается. И через паузу интересуется: — А тебе не приходило в голову, что мне просто здорово прилетело, и теперь всё на свете болит?
Шинъя отрицательно мотает головой, осторожно пробираясь между спящими, куда позвали. Потом вспоминает, что в абсолютно непроницаемой темноте видит только он сам, и повторяет вслух: — Нет, не болит. То есть… не так, чтобы спать мешало. Когда очень больно, человек… двигается иначе.
— Даже так? Интересные всё же возможности у твоих глаз, — чуть ворчливо бормочет Дже-Ха, зачем-то сбрасывает одеяло и распахивает верхний походный плащ.
Шинъе холодно даже смотреть на это.
— Ты не… — вновь начинает он, но закончить не успевает. Дже-Ха резко тянет его к себе, накидывает на спину полу плаща, прижимает локтем за плечи и тут же натягивает своё одеяло на них обоих.
Шинъя падает неудобно, неловко, уткнувшись носом в чужой воротник, но не решается пошевелиться. Если к внезапным прикосновениям Оурю и Хакурю он уже более-менее попривык, то от Рёкурю ничего вроде этого не ожидал совершенно.
— Ты там уснул или умер? — над самым ухом насмешливый шёпот касается кожи горячим дыханием. Это тепло. И чуть-чуть щекотно. А в целом, пожалуй, приятно. Когда по щеке скользит тонкая длинная прядка — тоже. От волос Рёкурю пахнет кровью, но сквозь тревожащий запах просачивается другой — травяной, лёгкий и как будто тёмный, с едва заметной звериной горечью, свойственной всем драконам.
— Всё… хорошо, — наконец отмирает Шинъя и осторожно устраивается в чужих руках. — Я тебе не мешаю?
Над ухом вновь раздаётся насмешливое фырканье.
— Конечно, я бы предпочёл обнять прекрасную юную девушку, но с ними здесь как-то негусто, а если ты совсем отморозишься и заболеешь, у нас будет множество лишних проблем. Помнишь, что было в Кай? Повторения лично я не хочу. Ты, я надеюсь, тоже. Одним словом, грейся, не жалко.
«На первый вопрос не ответит», — догадывается Шинъя. Но в двух одеялах и двух плащах, да ещё и вплотную к чужому телу действительно быстро становится куда теплее, и за это, наверное, следует в благодарность заткнуться и не донимать. Как-то раз Дже-Ха сам же и объяснял, что иногда люди просто не хотят говорить, даже если обычно любят это делать. И что на это может быть очень много различных причин, а может не быть вовсе — настроения нет, вот и всё.
От груди Рёкурю тянет, пожалуй, даже лёгким жаром, и Шинъя вопросительно приподнимает голову, тут же вписавшись лбом в чужой подбородок. Внезапно слегка колючий. Совсем чуть-чуть, но всё-таки… что-то есть в этом смутно знакомое, но непонятно — что. Шинъя немного отодвигается и почти полминуты разглядывает едва заметно проклюнувшиеся волоски. Наконец спрашивает: — Лихорадит?..
— Да ерунда. Ещё раз повторю — мне здорово прилетело, будет тут лихорадить, знаешь ли. Могло быть хуже, а это так… мелочи, — Дже-Ха досадливо кривит губы, видимо, от недовольства, что к нему снова лезут с расспросами. И Шинъя совсем было решает их не продолжать, когда Рёкурю вдруг говорит: — А бормочу и рычу я, наверное, потому что мне снится невероятная дрянь. Будто исчезла драконья сила, и я не могу помочь Йоне.
Он вздыхает. На этот раз тёплый воздух касается на излёте бровей и лба.
«Ответил», — удивляется Шинъя и вновь замирает в глубоком раздумье, что теперь следует сказать дальше — он как-то не озаботился этим, когда задавал вопрос. А ведь надо было, наверное.
— Ты знаешь, что… не исчезнет, пока не родится следующий дракон, — в конце концов находит вроде бы верные слова Сейрю. Не то, чтобы звучало очень утешительно. Но ведь даже если родится, ещё будет много времени. На то, чтобы защитить Йону от нынешних её проблем, точно хватит.
— Конечно, знаю, — с готовностью соглашается с ним Дже-Ха. Он откидывает назад голову, и вместо подбородка перед глазами Шинъи оказывается его шея. Видно, как чуть-чуть шевелится кадык в такт тихому шёпоту. — Ещё я знаю, что небо синее, трава зелёная, и не бывает летающих тигров. Но как-то раз мне приснились крылатые твари, оравшие дурным голосом и почему-то гнездившиеся в болотах. Сны бывают довольно глупыми, ничего с этим не поделаешь.
Он улыбается. Морщится. И осторожно трогает языком ранку на треснувшей нижней губе.
Шинъя раздумывает довольно долго. Дже-Ха молчит, дышит ровно, под правой рукой ощущается сонное биение мерно стучащего за его рёбрами сердца. Совсем не похоже, что Рёкурю что-нибудь беспокоит.
Но Шинъя помнит, как прошлой ночью проснулся от сиплого воя сквозь зубы. А ведь весь день до этого Рёкурю тоже улыбался и даже шутил — может Шинъя и не всегда понимает суть шуток, но по реакции остальных опознать их несложно. Даже он без проблем с этим справляется.
Сегодня не отличается от вчера. А значит, Дже-Ха может снова присниться та самая дрянь, и утром он снова почти полчаса будет мрачно разглядывать правый сапог, стену, прутья решётки и почему-то запястья. Шинъе это совсем не понравилось — лучше, когда он улыбается. И Йоне бы не понравилось — она любит улыбки. Однажды она сказала, что хочет увидеть, как улыбается Шинъя. Он пробовал, но у него не выходит — не то, не так. Вот Дже-Ха это может. Легко и просто, хоть целый день. Не так ярко, как Зено, но Шинъе кажется, что даже лучше, когда улыбка тонкая и острая, как нож в руке. И такая же опасная — Дже-Ха её часто использует и как оружие, и как защиту. Шинъя вроде бы понимает, как это, но точно знает, что у него самого так не выйдет. Никогда.
— Хочешь… я разбужу тебя, если снова услышу? — неуверенно предлагает он. Юн учил спрашивать разрешения, прежде чем сделать что-то, что может кого-нибудь потревожить. Это, судя по всему, тот самый случай. Но с Рёкурю трудно говорить. С другими легче. Они не смотрят так, будто знают о Шинъе гораздо больше, чем он сам. А ещё так, будто всё время готовы куда-то уйти и поэтому не хотят лишний раз начинать разговоры.
«Откажется», — думает Шинъя.
Но Дже-Ха неожиданно соглашается: — А разбуди, — говорит он, зевает, трёт подбородок и раздражённо цокает языком. — А то, не дай бог, ещё Киджа услышит. Всю душу из меня вытрясет, и никуда от него здесь не скроешься.
Шинъе кажется — это немного несправедливо. Киджа ведь не со зла.
— Хакурю просто… волнуется, — говорит он в его оправдание.
Дже-Ха тихо фыркает: — О, да. Очень часто и очень громко. Прости, но пускай он волнуется не обо мне. Я уж как-нибудь обойдусь. Твоего беспокойства мне более чем достаточно. Киджа тебя не кусал, нет? А то мало ли, вдруг заразно.
— Кусал? — удивляется Шинъя. И Дже-Ха, снова фыркнув, поясняет: — Это шутка такая. Так говорят, когда человек делает что-то раньше ему не свойственное, если рядом есть другой человек, который всегда делает именно так.
Шутка кажется Шинъе довольно странной, но раз Дже-Ха так говорит… Значит, надо запомнить. Если, конечно, он и сейчас не смеётся. Он может. Хотя над Шинъей обычно не шутит. Что тоже странно. Над всеми шутит, а над ним нет. Почему? И, наверное, всё же не стоило спрашивать про сон. Похоже, Рёкурю это совсем не понравилось. Хотя он согласился, чтоб разбудили. Как сложно…
— Ты не любишь, когда… о тебе волнуются? — уточняет Шинъя, поднимает голову повыше и внимательно смотрит в лицо напротив. У Дже-Ха часто расходятся между собой интонации, слова и выражение глаз. Первое и второе легко обманывает, а вот третьему можно почти всегда доверять.
Сейчас глаза Рёкурю становятся очень задумчивыми.
— Ну… — тянет он и опять с досадой трёт, а потом чешет подбородок. Похоже, проросшие там волоски ему не нравятся гораздо больше, чем вопросы. — Как бы тебе объяснить. Когда люди волнуются о тебе, это значит, что ты для них довольно важен. И если ты это принимаешь, оно накладывает определённые обязательства.
Шинъя в свою очередь задумывается над сказанным. Обязательства. Это когда что-то должен. Но разве Дже-Ха стал ему хоть что-то должен из-за того лишь, что он предложил разбудить, если снова приснится плохое? По его словам, получается — да. Но ведь нет же? А если да, значит, он ему тоже должен за то, что Рёкурю предложил погреть? Хотя он-то не предлагал. Просто сделал. Не спрашивал разрешения. Тогда не должен? Или…
— Ты делишься одеялом… потому что я побеспокоился? — предполагает Шинъя.
Теперь в глазах Рёкурю появляется явственная растерянность. Он даже взгляд со стены переводит на Сейрю, хоть видеть его и не может. На голос. Автоматически.
— Да нет, конечно. Я просто не хочу, чтобы ты заболел, я же уже говорил.
— Но ведь… — начинает Шинъя, но не договаривает. Не знает — как.
Дже-Ха вздыхает, сдвигает брови и хмуро пощипывает переносицу.
— Ага, я понял, чего ты не понял, — ворчит он. — Боги, Шинъя, твоя логика меня убивает — умеешь же ты загнать в угол.
Вот это совсем непонятно. Но спрашивать дальше Сейрю уже не решается. И без того им уже наверняка недовольны. А он запутался. А дальше, наверное, будет только сложнее. Он лучше поспит — впервые за три ночи тепло, хорошо и уютно, невзирая на камеру и сквозняки.
Но Дже-Ха уже явно настроился на объяснения — сидит, едва заметно покачивая головой, и задумчиво жуёт губу, видимо, подбирает слова попроще. Губа ещё сильнее растрескивается от этого, чуть кровит, но он, кажется, даже не замечает.
— Не думай, что беспокоиться о ком-то всегда лишнее, что принимать чужое беспокойство не стоит, или что за это надо обязательно расплачиваться, — наконец говорит он. — Заботиться о друзьях можно и даже нужно. Того же самого в ответ ждать не стоит, но если человеку ты действительно важен — он сделает. Не потому, что должен, а потому что ему самому захочется. Если не захочется — значит, не очень важен. Так тоже бывает, не следует этому удивляться. Именно так люди и выясняют, кто и что для кого значит, нужны ли они друг другу, и надо ли им быть рядом. Надо только в том случае, если им обоим хочется друг о друге заботиться. Вот как… — он чуть слышно пощёлкивает пальцами, подбирая понятный пример. — Йона старается делать для всех что-то хорошее, а мы хотим ей помогать — всё сходится, поэтому мы держимся вместе.
Рёкурю говорит мерно и как-то… весомо. Так говорят только о чём-то действительно важном. Шинъя слушает очень внимательно, но кое-что всё равно остаётся непонятным. И раз это важно, он всё же спрашивает: — Ты… помогаешь не только Йоне, но иногда всем остальным. Но… когда волнуется Хакурю или я, ты… не хочешь, чтобы так было?
Дже-Ха вздыхает так тяжело и длинно, что его дыхание в очередной раз касается кожи горячим мазком. Потом замедленно откидывает голову назад и глухо стукается затылком о стену. Звук удара о камень в комплекте с чётким осознанием собственной надоедливости вдруг окатывает каким-то дремучим и неконтролируемым испугом. Ужасно детским. Шинъя вздрагивает и рефлекторно вжимает голову в плечи. И разумеется, Рёкурю замечает.
— Ты чего? — озадаченно наклоняется ближе. Инстинктивно окидывает взглядом камеру, хотя в ней всё ещё беспросветно темно. В голосе слышится недоумение, чуть-чуть тревоги и лёгкая настороженность. — Что-то случилось?
Случилось, но Шинъя и сам толком не понимает, что именно. Где уж тут объяснить.
— Эй, — Дже-Ха чуть сжимает плечо, ещё немного придвигает голову, его волосы падают вокруг, и это почему-то тоже пугает, но… одновременно хочется прижаться ближе. Думать сложно, и Шинъя идёт на поводу у единственного внятного желания — сползает ниже, разводит руки, лежавшие на чужой груди, и притирается к ней щекой.
Рёкурю на мгновение замирает. Потом отпускает плечо и вдруг кладёт ладонь Шинъе на макушку.
— Я не понимаю, что происходит, но ладно, — говорит он устало и аккуратно вплетает пальцы в волосы. — Могу побыть и подушкой, если тебе очень надо. Правда, хотелось бы всё же слегка прояснить ситуацию. Какое-то у меня смутное подозрение, что ты только что испугался, и возможно, даже меня. Хотя не могу даже вообразить, что я для этого сделал. Киджа, говоришь, тебя не кусал, да и жуков я вроде бы тебе не показывал. Что же тогда?
Слова накладываются на стук сердца под самым ухом, и это быстро успокаивает. Разгоняет странное ощущение, что вот сейчас будет что-то плохое. Шинъя медленно отстраняется и смотрит на скептически поднятую бровь Рёкурю. Его рука остаётся лежать на макушке, хотя мог бы убрать. Но нет, держит. Не злится за глупое поведение. Но ждёт ответа. А что ответить?
— Не знаю, — честно признаётся Шинъя.
Вот теперь руку Дже-Ха убирает и накрывает ею свой лоб. Долго молчит. А потом восхищается: — Очаровательно. Наша компания напоминает лечебницу умалишённых. Ну, кроме Юна. Принцесса с луком, зверь с бревном, бессмертный клоун, орущий на пауков идиот, а теперь, оказывается, и у тебя крыша едет. Самое страшное, что я ощущаю себя законной частью этого бедлама. Потому что было бы у меня с головой всё в порядке — сидел бы я сейчас в Аве в каком-нибудь симпатичном борделе. Однако же я сижу здесь и рассказываю тебе о нюансах человеческого общения. Невероятно. Сказал бы мне кто это год назад, я бы просто над ним посмеялся.
И он действительно тихо смеётся. И продолжает: — Короче, юный ученик, запоминай по пунктам. Вы с Киджей имеете полное право беспокоиться о любом представителе нашего чокнутого отряда. Это раз. Но делать это желательно ненавязчиво. Это два. На то, что я часто стараюсь держаться подальше от этого, не обязательно обращать внимание, и уж тем более не стоит брать с меня в этом пример. Потому что я тоже по-своему идиот. Это три. Всё понял?
Ответить Шинъя не успевает. Из дальнего угла камеры вдруг раздаётся хрипловатый со сна и очень злой голос Юна: — Не знаю, как он, а я запомнил твоё признание собственного идиотизма. И если вы оба сейчас не заткнётесь, я перескажу это остальным прямо с утра. Днём, что ли, поговорить нельзя?
— Упс, — коротко комментирует произошедшее Рёкурю и громко ехидно шепчет: — Простите, маменька, уже спим.
— Дебил, — мрачно бросает Юн и отворачивается к стене. Совсем рядом вдруг сонно ворочается Киджа, и Дже-Ха настороженно замирает. Шинъя тоже. Всё-таки будить Хакурю не хотелось бы — это и впрямь чревато повышенной громкостью.
Когда он затихает, Дже-Ха облегчённо откидывается на стену. И произносит едва различимо: — Всё, теперь точно спать.
Шинъя кивает, опять забыв, что его жест невидим во мраке. Устраивается осторожно, стараясь не шебуршать, утыкается носом в плечо Рёкурю и снова чувствует его запах. Одновременно тревожащий и приятный. Внезапно хочется у него спросить, как по-умному объясняется, если нравится, как кто-то пахнет. Но делать этого определённо не стоит. Может, сам Дже-Ха и не будет злиться (Шинъя в этом вдруг очень уверен), но Юн их обоих точно убьёт, если снова проснётся. Он добрый, но строгий. Всё время кажется, что он их старше. Хотя Дже-Ха так явно не считает. Наверное, потому что сам старше, причём по-настоящему и намного. Ему целых двадцать пять лет. Некоторые драконы в таком возрасте уже умирают, а обретают наследников очень многие. Интересно, проживёт ли сам Шинъя столько? А сколько ещё Дже-Ха будет Рёкурю?
Эта мысль отдаёт холодком в животе. Сны об исчезнувшей силе ведь ничего такого не значат, правда? Никто о таком не рассказывал, следующий дракон просто рождается, об этом ничего не предупреждает заранее. Ведь так?
«Сны бывают довольно глупыми», — мысленно повторяет Шинъя слова Дже-Ха. Очень хочется, чтобы действительно было так. Новый Рёкурю совершенно не нужен — Йоне ведь нравится нынешний, она сама пришла за ним, как и за всеми другими драконами. Она — Хирю. Хакурю говорит, что лишь ради неё драконья кровь передавалась из поколения в поколение. Но если она теперь здесь, значит, дальше пока не надо, ведь правда? Разве она не расстроится, если кто-то умрёт? Разве боги хотят, чтобы алый дракон был несчастен?
Ответа Шинъя не знает. Никто не знает. Даже Зено, который сам видел богов и первое рождение Хирю. И это очень, очень печально.
Но всё-таки… Всё-таки хочется, чтобы всё было хорошо. И чтобы с Рёкурю ничего не случилось, какие бы сны он ни видел.
Потому что он… тёплый.
С этой мыслью Шинъя и засыпает.
А просыпается от сдавленного глухого сипа над ухом.
Вокруг светло, но Киджа с Зено по-прежнему спят. Юн — нет. Сидит на одеяле в своём углу и уже смотрит тревожно в их сторону.
Дже-Ха подрагивает во сне и так стискивает зубы, что Шинъя слышит их скрип.
— Рёкурю, — зовёт он негромко.
Реакции никакой. Только дрожь, кажется, становится ещё сильнее.
— Рёкурю, — повторяет Шинъя немного громче и осторожно встряхивает его за плечо.
Без толку. Дже-Ха резко дёргает головой, издаёт трудно определимый отрывистый звук, разом похожий на рык, хрип и всхлип, напрягается разом всем телом и сползает ниже по стене.
— Кошмары, что ли? — подходит к ним Юн. — Встряхни сильнее. Или нет, лучше по щекам похлопай, не хватало ещё, чтобы у него раны открылись.
— Уже… — Шинъя чует, как стремительно крепнет запах крови.
Дже-Ха шевелит губами, что-то неразборчиво бубнит, низко и тяжело стонет, а потом коротко взмахивает рукой — Шинъя едва успевает отдёрнуть голову, чтобы не схлопотать по уху.
Юн чертыхается, шагает ближе и несколько раз довольно сильно бьёт Рекурю по щеке. Потом крепко ловит его за подбородок, внимательно смотрит в лицо, зачем-то приоткрывает пальцами веко и оторопело бормочет: — Он как будто не спит, а без сознания, но ведь в обмороке не снятся сны…
Дже-Ха снова сипит и вздрагивает. Шинъя чувствует, как на боку под его рукой одежда Рёкурю медленно, но верно становится влажной. Запах крови щекочет ноздри.
— Юн, — говорит Сейрю и откидывает одело, плащ, с трудом преодолев неожиданное сопротивление, тянет Дже-Ха от стены, укладывает на пол и показывает лекарю расползающееся по ткани мокрое пятно. — Посмотри.
Юн мгновенно становится очень сосредоточенным.
— Держи его. И попробуй ещё раз по морде вмазать, — говорит и бросается к своей котомке. — Боги, каким бы тот парень, как его там, Мидзари, ни был придурком, а за бинты я ему благодарен.
На очередную крепкую пощёчину Дже-Ха не реагирует совершенно. Держать его не то чтобы очень трудно, но лекарю его внезапные рывки явно мешают. Впрочем, вдвоём Шинъя с Юном вполне успешно справляются и с застёжками на одежде, и с запирающим кровь снадобьем, и даже с новыми бинтами. Одно непонятно — как же всё-таки разбудить?
Юн трогает его ладони, мрачнеет и принимается с силой их растирать. Потом зачем-то подсовывает под ноги свёрнутые одеяла — своё и отобранные у Киджи с Зено. Оба, проснувшись, обеспокоенно толкутся рядом, но, как и Шинъя, не очень-то представляют, что делать. Разве что Зено говорит, мол, у драконов такое бывает, он видел. Должно быть, тоже влияние слишком большой отдалённости от замка Хирю. Обычно, говорит, само проходит.
— Пока оно само пройдёт, у него кровь нахрен закончится, — зло отрезает Юн и меряет шагами камеру. Он тоже не знает, чем ещё попытаться помочь, и это выводит его из себя.
Дже-Ха стонет, взрыкивает и судорожным пинком едва не ломает не вовремя подошедшему Кидже лодыжку.
Шинъя молчит и, как было велено, греет в ладонях укрытые плащом ледяные пальцы. Почему-то именно это кажется страшным — у Рёкурю руки всегда были тёплые, почти горячие. А сейчас вот… неправильно. Слишком.
Что ещё можно сделать? Вопрос висит в воздухе нервной, наэлектризованной взвесью.
— Это же просто сон, — мрачно бормочет Юн. — Или потеря сознания, но почему-то как сон. Как вывести человека из обморока? Руки согреть, ноги повыше, башку пониже, резкие запахи — всё уже было. Как разбудить? Звук, движение, прикосновение, можно даже ударить — всё было. Чёрт. Чёрт!
Он пинает котомку и трёт виски. Шинъя смотрит на это, потом на закушенную до крови губу Дже-Ха и крепче перехватывает его руки, вдруг резко сжавшиеся в кулаки. Если честно, у Шинъи есть мысль, что ещё можно сделать. Что он может сделать, никто другой. Но предложить это… страшно.
— Да вашу мать! — стонет Юн, и Шинъя прослеживает его взгляд — на опять покрасневшие бинты.
Это плохо. Совсем. Даже Зено хмуро грызёт ногти, и это дурной знак.
— Если это не прекратится… — говорит он. И не договаривает. Все и так понимают.
Тогда Сейрю решается. Произносит медленно: — Я… могу попробовать… заглянуть в сон.
И кожей чувствует скрестившиеся на себе взгляды. Тишина повисает звенящая, и в ней отчётливо слышится скрип зубов Рёкурю.
— Это может помочь? — почему-то шёпотом спрашивает Юн.
Шинъя не знает, что ему ответить. Он сам не уверен в своём предложении. Когда мстительный дух одного из давно мёртвых Сейрю занял его тело, он впервые узнал, что такое вообще возможно — не глядя в глаза применить силу, использовать её не только для удара, но и чтобы пробраться в чужое сознание, говорить с ним и даже направлять в нужную тебе сторону. Тогда у него получилось найти дорогу к разуму Йоны и усыпить её. Быть может, теперь то же самое поможет и разбудить Дже-Ха?
— Да, может, — говорит Зено вместо него. — Сила Сейрю многогранна, если уметь ею пользоваться.
Он внимательно смотрит на Шинъю. И вдруг улыбается: — Не бойся, ты сможешь. Я видел многих драконов, ты хорошо ладишь со своими глазами, несмотря на все ваши прежние разногласия.
Шинъя тяжело сглатывает и кивает. Зено прав — он боится. Но он должен справиться, и значит — сможет. В конце концов, он обещал Йоне стать вместе с ней сильнее. И дело не только в этом. Слишком многое надо ещё спросить у Дже-Ха. Вот про запахи, например — то, что подумалось сегодня ночью. А ещё пару месяцев назад Рёкурю вскользь пообещал, что между делом научит Шинъю играть на флейте, да так, видимо, и забыл про это. Значит, надо напомнить. Но чтобы иметь такую возможность, сначала надо суметь сделать то, что требуется сейчас — вытащить из какого-то нескончаемого кошмара, который того и гляди его просто убьёт.
Шинъя вдыхает медленно и глубоко. Крепче стискивает зажатые в руках ладони Рёкурю — всё такие же дико холодные. И просит: — Юн… убери повязку с глаз. Так будет… лучше.
На самом деле тонкая полоска ткани ничем не препятствует — для того, что он собирается сделать, не нужен прямой контакт взглядов. Но так действительно будет лучше. Ничем не скрытые глаза — символ, знак самому себе, что отступать больше некуда.
Сейрю опускает веки, когда чужие пальцы касаются узла на затылке. Повязка коротко мажет по носу. И он открывает глаза.
Это… оказывается сложнее, чем он представлял.
Сознание Рёкурю глубже, темнее и много сложнее, чем Йоны. Найти в нём дорогу не легче, чем в путаном лабиринте родных пещер с той поправкой, что эти — совсем незнакомые. И нет возможности взглянуть сквозь камень, отыскивая пути. Заблудиться здесь ничего не стоит, но отступать некуда, — напоминает себе Шинъя, вдруг махом проваливаясь сквозь гулко, низко гудящую темноту.
И она обрывается светом. Таким же запутанным, но злым и острым, похожим на бесконечное переплетение бликов на кромке ножа. Тьма была милосерднее. Здесь легче не потеряться, а без остатка и навсегда потерять себя. Хлёсткие, изгибающиеся лучи метят впиться под кожу, ввинтиться в вены и заменить собой кровь. Это больно — настолько, что Шинъя едва удерживается в сознании. Не только Рёкурю, но и своём. Спросить про запах, — упрямо думает он, и продирается дальше.
В безбрежную пустоту, продуваемую ветрами.
Здесь… проще. Здесь пахнет Рёкурю.
Шинъя пробует определить источник запаха, но он везде. Окружает со всех сторон, обволакивает и мешает сосредоточиться. От него слишком хочется вновь почувствовать тяжесть тёплого одеяла и осторожное прикосновение горячих пальцев к макушке. Холодные, — заставляет себя вспомнить Шинъя, — сейчас они очень холодные, и обязательно нужно понять, как согреть.
Ветер бьёт в глаза резким порывом и прекращается. Пустота выцветает в прохладную зелень.
Вокруг трава. Лес. И солнце едва пробивается сквозь густую листву.
Шинъя оглядывается и с замиранием где-то в груди понимает, что видит не как дракон. Как человек. Это странно, ужасно странно и катастрофически непривычно. Всего вокруг слишком мало — света, деталей, доступного взгляду пространства. Он чувствует себя разом ослепшим, оглохшим и потерявшим любые доступные ориентиры, хотя видит, слышит и чувствует — запахи, травяной привкус свежего воздуха, прикосновение упавшего на голову листа.
Сделать шаг здесь оказывается сложнее, чем где бы то ни было.
— Сила не может исчезнуть, пока не родился следующий дракон, — сам себе повторяет Шинъя сказанное недавно Дже-Ха. Произносит вслух. Голос пульсирующим тихим эхом раскатывается по лесу, и мир закручивается вокруг бесноватой спиралью.
Обрывки фраз, голоса, острые грани осколков бессвязных картинок — взблеск красных волос, взмах гуань-дао, его собственные глаза, перехлёст неба и облаков, жёлтая чешуя вперемешку с белой, вой ветра, скрип корабельных снастей, лунный блик, стрелы градом, вкус вина на губах, звон цепи, чей-то предсмертный хрип, земля, вода, солнце в спину. Всё — вихрем и кувырком, вразнобой, диссонансом, не в такт неровному пульсу, насквозь, наизнанку и так, что вот-вот самого разметает клочками и втянет в круговорот.
Но где-то здесь ощущается что-то нужное. Что-то, что он искал. Что-то, без чего никак нельзя уходить, потому что оно очень важно, и если его не найти, будет хуже, чем здесь и сейчас.
Шинъя толком не помнит, что это. Слишком много всего прорывается в голову и свистит в ней, визжит монотонным смычком по натянутым нервам, сводя мысли о ощущения к одному: ничего никогда не исправить, всё кончено, он никто и ничто, мир закончился, схлопнулся в точку, и с этим не справиться.
Шинъя всхлипывает, как в детстве, и наугад тянет руку вперёд. Непонятно, зачем. Просто что-нибудь как-нибудь надо сделать, иначе… иначе что?
Ладонь касается чего-то тёплого. Он не видит, чего. Но это — якорь, константа, законченная неизменность в творящемся вокруг и внутри безумии.
И Шинъя делает шаг, вцепляется пальцами в это тёплое, тянется ближе и тянет к себе, спотыкается, упирается куда-то лбом и беззвучно просит, понятия не имея, кого: пожалуйста, хватит.
Я не могу больше.
И ощущает короткое, будто случайное прикосновение к волосам.
— Да всё нормально, Хакурю, успокойся, — вторит ему голос Зено.
— А ну разошлись, идиоты, вы мне мешаете! — перекрывает их Юн.
Под щекой что-то тёплое. Шинъя с трудом открывает глаза и никак не может сфокусировать зрение.
Кто-то трогает за плечо: — Ты в порядке?
Юн. Беспокоится. Что-то такое… знакомое. Недавно было.
Шинъя пробует поднять голову, и это тоже с трудом, но выходит. Взгляд медленно проясняется, и из разрозненных плывущих пятен складывается камера, тревожные лица вокруг, а потом — ошалелые глаза Рёкурю, приподнявшегося на локте.
Шинъя, выходит, только что поднял голову с его груди.
— А ну ляг на место! — бьёт в уши раздраженный крик Юна.
Дже-Ха на мгновение поднимает глаза куда-то выше, за спину Шинъи, а потом возвращает обратно к его лицу. Смотрит долгим, рассеянным взглядом. А потом так же рассеянно улыбается краем губ. И говорит: — Я вспомнил, что я тебе обещал. Но ты ещё потом напомни.
Шинъя кивает. И устало опускает голову обратно. Вокруг возня, о чём-то ругаются Киджа с Юном, к ним ехидно присоединяется Зено. Ужасно хочется спать.