Все эти чужие люди.

[akatsukinoyona]

Название: Все эти чужие люди
Переводчик:  Laora
Оригинал: «All These Strangers» by ViciousVentriloquist, разрешение на перевод получено
Фандом: Akatsuki no Yona
Пейринг/Персонажи: Шинья/Йона
Категория: гет
Размер: миди, 4726 слов в оригинале
Жанр: ангст, флафф
Рейтинг: PG
Предупреждения: спойлеры к 51-ой главе манги; некоторый ООС
Краткое содержание: После того, как он почти ранил самого дорогого для него человека, Шинья борется со своей совестью, своим долгом дракона и, прежде всего, с собой. Окруженный людьми, которые кажутся ему чужими, он пытается решить: возможно, Йона в нем не нуждается? В конце концов, он всегда был монстром...

Он не знал, что делать.

Нет, не совсем так. Он знал, что делать, во всяком случае, что он хочет сделать. Но как всегда, Шинья был удручающе неуверен, является ли то, чего он хочет, по-настоящему правильным, нравственным. Если он чему и научился за свою жизнь, в особенности за последние несколько недель, так это тому, что очень плохо разбирается в происходящем. Хотя, возможно, не так плохо, как Йона, но все равно ужасно. Он чувствовал вину за то, что допускает такие мысли о своей доброй предводительнице, но у ее действий не могло быть другого объяснения.

В миллионный за сегодня раз Шинья задался вопросом, почему еще Йона могла сделать то, что сделала в той деревне. Почему, когда он почти уничтожил ни на что не годных разбойников, она подвергла себя такому риску? Даже если те люди не стоили последствий их убийства — а они не стоили, напомнил себе Шинья, — Йона собиралась стать мишенью для его силы вместо них. Она хотела взвалить на себя его бремя и не думала об опасности.

Сколько бы Шинья ни размышлял над объяснением Йоны и ни пытался понять, он все еще не мог уложить его в голове. Может, он был слишком глупым для этого, он ведь прожил большую часть жизни в одиночестве, но только представить, что большинство людей такие же, как она... Это было невообразимо. Шинья никогда не встречал никого, кто бы ставил чужое благополучие выше собственного, да еще если это благополучие враждебно настроенных незнакомцев.

Но разве не был и он таким? Незнакомец, приставивший свой меч к горлу Йоны, приказывавший ей уходить прочь из его пещеры, в то время как она пыталась до него достучаться.

Шинья до сих пор готов был съежиться, вспоминая их первую встречу, но, насколько он мог судить, Йона не питала к нему никакой неприязни. Если бы он был на ее месте... он бы никогда себе не доверился. Он бы держался настороже с тем, кто однажды угрожал ему мечом, не имеет значения, насколько смирным и сострадательным этот человек стал бы после. Доверчивость Йоны поражала. Может, ее связь с драконами настолько сильна, что инстинкт самосохранения для нее ничего не значит, главное — быть с ними рядом? Шинья мог понять чувство притяжения, но даже так это казалось просто глупым преувеличением.

Только глупец будет терпеть рядом такого монстра, как он, да еще после случившегося... после того, как он оттолкнул Йону в сторону, когда она пыталась остановить его, помешать убить того разбойника. Шинья ненавидел себя за это даже сильнее, чем раньше. Не обращая внимания на ее заверения, не слушая убеждений, не чувствуя, как она сжимает его обездвиженную руку в своих, Шинья до сих пор боролся с укоренившейся мыслью о том, что ему рядом с ней не место. Она не должна желать его присутствия, как и все остальные. Если бы Юн и Хак могли озвучить свои мысли, Шинья был уверен, они бы сказали то же самое. Хотя они ведь не видели того, что видела Йона, поэтому, может, и не сказали бы.

Это не имеет значения, повторил себе Шинья. Их мнение, мнение незнакомцев, не имеет значения. Даже больше, пусть он знал, что три другие дракона до сих пор хотят, чтобы он был рядом, он не мог полностью принять их как своих братьев. Как бы близко они ни находились, он все еще испытывал по поводу них сомнения. Он мог почувствовать их сердцебиение, но при этом замечал, что стремится оказаться от них подальше. Он не испытывал ненависти... ни к кому из них... но боялся быть слишком близко.

Единственной, чье присутствие Шинья не считал стесняющим, с кем он хотел быть рядом больше, чем с кем-либо другим... оставалась Йона.

Но он не мог; не должен был. Если он будет с ней, она заплатит за это горькую цену. В последний раз она была ужасающе близка к этому, и меньше всего он хотел причинить ей еще больше боли.

Он мог только гадать, не поступал ли так, сам того не понимая. Отправляясь с Йоной в путешествие, не обрек ли он этим самым ее неосознанно на жизнь, полную боли? Если он останется с ней, и она пострадает... неважно, из-за него или из-за его отчужденности... не будет ли лучше, если он уйдет? Без сомнений, его уход тоже ее ранит, может, даже сильнее, чем могла бы ранить его сила.

Похоже, у его решения пойти с Йоной тоже были непредвиденные последствия; как бы он ни старался, он не мог не ранить ее. Жестокая ирония, но Шинью вполне устроило бы жить в страданиях и страхе, если это значит, что никому другому не придется вести такую жизнь по его вине. Он уже существовал так раньше и знал, что сможет к этому вернуться.

Нельзя оставлять все как есть... и Шинья снова почувствовал боль в солнечном сплетении.

***

— Шинья?

Йона звала его, он слышал, но не мог ее найти.

И, к его смертельному беспокойству, не знал, где находится сам.

Шинья стоял посреди леса; вот и все, хотя постепенно он понял, что, скорее всего, здесь они останавливались на ночевку. Он хорошо запоминал такие подробности, как узор на коре древесных стволов и разнообразие растений вокруг. Как будто его глаза могли увидеть что угодно в этом мире.

Но, к его возрастающему ужасу, эти глаза до сих пор не видели ее.

— Йона? — позвал Шинья, вновь обращаясь к ней просто по имени. Он все еще не мог называть Йону по-другому, потому что никогда не знал ее как принцессу. Может, если назовет, она откликнется? — Принцесса Йона?

— Шинья...

Эхо от ее голоса разносилось далеко, и без малейших колебаний он решил идти на этот голос. Неважно, как далеко тот его заведет, главное...

...Главное, чтобы этот голос вернул его к ней.

Он сделал шаг вперед, потом еще, прокладывая себе путь в темноте, которая не могла помешать обостренным чувствам.

— Шинья...

Но голос Йоны на этот раз казался дальше, как будто она уходила.

Это невозможно. Где она? Он был уверен, что ее голос доносился оттуда...

А потом, ни с того ни с сего, мир перевернулся, и ее испуганный крик внезапно прозвучал позади него.

— Шинья!

Ужас заставил его одеревенеть, мускулы ослабели из-за страха в ее голосе. С ней что-то случилось? Как? Мгновение назад все было в порядке! Что могло?..

— Шинья! Помоги!

— Йона, — прошептал он в темноту, стараясь не позволить панике захватить его. Она уже растекалась по плечам, засасывала, будто темные воды бездонной реки. — Где ты?

Йона так и не ответила, и в течение нескольких секунд... минут... лет... беспокойство Шиньи все возрастало. Не в состоянии видеть даже при полном использовании своих способностей, он впал в ступор. Голова кружилась, он натыкался на все вокруг, отчаянно пытаясь найти Йону и каждым мгновением тишины все больше теряя надежду. Так он никогда ее найдет; она будет потеряна для него навсегда, если он не может найти ее сейчас, то и потом не сумеет.

Она доверилась ему, чтобы он помог ей, спас ее, а он даже этого не может сделать. Какой из него дракон? Какой друг?.. Или, вероятно, он мог быть даже больше, чем другом, но теперь уже не узнать...

— Шинья!

***

Он почесал Ао за ухом, получив в награду довольный писк. Она пронеслась по его руке, заняла свое законное место на плече, и тут на уединенной поляне появился кто-то еще.

Шинья мысленно вздохнул. Он пришел сюда, чтобы побыть наедине со своими мыслями, и был полностью уверен, что нуждается в этом после своего сна... кошмара... этой ночью. Он проснулся весь в поту, но, конечно, не стал будить остальных. Уснуть заново тоже было невозможно, как Шинья проверил опытным путем, и теперь он расплачивался за недостаток отдыха жуткой усталостью.

Об уединении можно забыть.

Шинья не позаботился обернуться к той, что пришла на поляну, но напрягся, когда она села рядом с ним, и краткой вспышки ее алых волос было достаточно, чтобы его чувства сорвались с привязи.

Он ожидал, что она будет такой же жизнерадостной, как обычно, но Йона оставалась странно молчаливой и даже не пыталась завязать разговор. Шинья испытывал искушение подняться и уйти, но еще он боялся, что если поступит так, то расстроит Йону, а этого ему совсем не хотелось.

Поэтому он ничего не сказал и терпеливо ждал, пока она заговорит. В конце концов, молчание показалось ей слишком тяжелым.

— Хак опять ведет себя как придурок, — хрипло сказала она.

Шинья и помыслить не мог о том, чтобы оскорбить Йону, но эта жалоба его озадачила; он думал, что грубость для Громового Зверя — нормальное поведение, но, возможно, в этот раз Хак действительно перешел все границы. Шинья не был удивлен, правда, если Йону зацепили слова Хака, это должно быть что-то совершенно из ряда вон.

Он решил промолчать и просто кивнул в подтверждение.

Йона подняла голову, чтобы посмотреть на Шинью, и внезапная мягкость ее голоса застала его врасплох.

— Просто пообещай мне... — начала она, — если Хак скажет тебе что-то резкое, не слушай его, ладно? Он в плохом настроении.

Шинья неловко кивнул, а потом Йона вдруг лучезарно ему улыбнулась. Он постарался не выдать этого, но от ее взгляда его лицо запылало, а сердце пропустило удар.

«Как она может быть такой счастливой, когда должна чувствовать себя несчастной? Почему она вообще заботится о ком-то вроде меня?..»

Шинья подумал, что это тоже, наверное, часть ее очарования, способность изображать счастье, даже когда она рассыпается изнутри. Было ли это ради людей вокруг, только для того, чтобы он и другие драконы о ней не беспокоились?

«А еще Юн и Хак», — напомнил себе Шинья.

Это было эгоистично, но он чувствовал себя везунчиком, потому что находился среди этих людей; то, что Йона улыбалась ради него, когда он не мог соорудить для нее и подобие улыбки, заставляло чувствовать такое облегчение, даже страшно становилось.

И тогда он принял решение.

***

Он встал посреди ночи, не проспав и секунды с тех пор, как остальные легли. Он притворялся, что спит, как только мог, и ждал, пока всхрапывания и бормотания остальных — преимущественно Ки-Джа — утихнут, слившись в предсказуемый ритм.

Единственной, кто заметил его молчаливый уход из их лагеря, была Ао, обескураженно поднявшаяся по его штанине, когда Шинья ее разбудил. Палец, прижатый к его губам, вынудил белку непонимающе на него уставиться, но, к его облегчению, она не проронила ни звука и просто заняла свое обычное место у него на плече.

Так Шинья и направился в просвет между деревьями, налегке... но не прошел далеко, прежде чем его настигли сомнения. Хотя ничего не было переброшено через его плечо или закреплено на бедре, кроме меча, и он не должен был чувствовать недостачу, Шинья все же ощущал себя так, будто что-то забыл... что-то, чего ему не хватало.

Он остановился на той самой поляне, ноги внезапно потеряли силу, когда он проиграл чувству пустоты в груди. Это место было пугающе похоже на другое, из его сна, и тут он понял, почему; наверное, Шинья проходил мимо поляны раньше, и ее образ почему-то осел в памяти.

Он сжал кулаки. Руки дрожали: Шинья пытался вернуть самообладание.

Почему он так себя чувствует? У него никогда не было сложностей с тем, чтобы оставить что-то позади; он оставлял многое в прошлом ради того, чтобы двигаться дальше, в том числе — собственное детство. Шинья едва мог вспомнить большую его часть и был склонен полагать, что это к лучшему.

Но все же... кое-что он все же мог вспомнить, например, то, как выглядел его прежний дом (лачуга), или мельчайшие черты лица человека, который его вырастил. Избавившись от этих ранящих воспоминаний... некоторые ранили в меньшей степени... не потерял ли он что-то жизненно важное?

Если он уйдет этой ночью, не будет ли потом тоже жалеть об этом? Вдруг он — и единственная мысль заставила его замереть — однажды поймет, что больше не в состоянии вспомнить лицо Йоны?

Справиться с этим Шинья бы не смог. Он не хотел думать об этом, признавать, что новый самый важный человек в его жизни может стать всего лишь очередным незнакомцем. Не хотел верить, что она исчезнет из его мыслей, как лицо, так и имя. Одно представление об этом пугало. Шинья не мог отказаться от той, кого был обязан спасти, от той, к кому испытывал такие чувства.

«Но какие именно? Я знаю, что хочу защитить ее, но всегда заключаю, что это драконья кровь влияла на мои действия. Я знаю, что она спасла меня, когда вывела из той пещеры, и всем ей за это обязан. Она даже дала мне имя. Но так нельзя. Даже сейчас, когда я действительно верю, что мой уход защитит ее, я не могу уйти. Не могу заставить себя двигаться, не хочу забывать ее и других драконов. Я не хочу забывать даже Хака и Юна. Не хочу.

Я не хочу».

Он был был совершенно растерян, и две половины его существа, разошедшиеся во мнениях, ничуть не помогали. Одна часть Шиньи требовала двигаться вперед, тогда как вторая запугивала его, велела повернуть назад и возвратиться в лагерь, пока никто не заметил его отсутствия.

Может... ему следует подумать об этом еще какое-то время. В конце концов, это непростое решение. Он не может принимать поспешные решения, не тогда, когда жизнь Йоны под угрозой.

Может...

— Шинья!

Ее голос прозвучал на расстоянии, и хотя он знал, что его сон тут ни при чем, Шинья все же заледенел от позорного ужаса, когда услышал встревоженный тон Йоны. Он вернулся к этому бессознательному воспоминанию, пришлось прикусить язык, чтобы не позвать ее по имени в ответ... в большей степени — из страха.

Он не хотел, чтобы она нашла его таким, пытавшимся отыскать простой выход из создавшегося положения; это было бы слишком стыдно.

Шинья почувствовал себя загнанным в тупик, вопреки всей логике, и понял, что не может шевельнуться.

— Шинья! Где ты? — громко звала Йона; несколько веток сломалось под ее ногами, верный знак нарастающего беспокойства. Она ни о чем не думала, понял Шинья, не смотрела, куда идет, спеша найти его. Если Йона не вернется прямо сейчас, она потеряется или поранится из-за него.

В такие мгновения Шинья проклинал свою неспособность отказаться от Йоны.

Когда она снова позвала его по имени, он ответил неуверенным:

— Йона.

— Шинья? — выдохнула она, звук шагов замер. Очевидно, Йона прислушивалась, потому что потом спросила: — Это ты? Где ты? Здесь так темно...

«Именно поэтому ты и должна вернуться в лагерь». Он хотел сказать это вслух, но вовремя придержал язык. Без сомнений, она будет его упрекать за то, что, по его мнению, не должна о нем волноваться.

— Сюда.

Йона старалась идти на его голос, и несколько раз Шинья порывался просто пойти и отыскать ее самому; Юн убьет его, если увидит, что Йона по его вине поранила ногу. Но что-то удерживало Шинью от того, чтобы приблизиться к ней. Он не знал, что именно, но боялся — если...

— Шинья-а-а!

Он увидел, что Йона споткнулась, прежде чем она закричала, без раздумий побежал на ее голос. Она была всего в нескольких шагах, но Шинье показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он, пошатываясь, добрался к ней, падающей. Прямо перед тем, как Йона повалилась наземь, Шинья оказался под ней, правая рука — на верхней части ее спины, левая — неловко зависла в воздухе чуть выше.

Они оба замерли на несколько мгновений, он мог слышать ее тяжелое дыхание — Йона пыталась осознать случившееся. Шинья не винил ее; если бы он не мог видеть все вокруг, то тоже бы боялся.

— Ты... цела? — наконец спросил он, так же монотонно и тихо, как обычно.

Даже в этой темноте он мог разглядеть яркую улыбку и взволнованное выражение лица, когда она попыталась выпрямиться.

— Я в порядке, — уверила Йона. — Спасибо, что поймал меня, Шинья. Хотела бы я вернуть тебе эту услугу.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну... не в прямом смысле, — она поправила себя, запинаясь, как, скорее всего, не подобало кому-то из коронованных особ. Но она никогда так себя с ним и не вела, так что у Шиньи в любом случае было не с чем сравнивать. — Просто имела в виду, что тоже хотела бы тебе помочь.

— Помочь... мне? Зачем тебе это нужно? Это я должен тебя защищать... — Шинья сказал слишком много, это было ясно уже по тому, как Йона смотрела на него: ее лицо скривилось от неловкости, и если глаза не подводили его (а этого не случалось никогда), это заявление ее оскорбило.

— Разве я уже не объяснила, что все не так? — Йона раздраженно фыркнула. Уже через пару мгновений ее лицо расслабилось, и она глубоко вдохнула. — Извини. Просто... я боялась, что ты можешь что-то такое выкинуть. Сбежать, я имею в виду. Не то чтобы я тебя винила, но...

Она замолчала, и, вероятно, к лучшему, потому что ее утверждение совершенно обескуражило Шинью. Несчастливый случай, когда он с трудом понимал слова других людей, происходил достаточно часто, и она не была исключением.

— Как?

— Ну... помнишь, что я тебе говорила? Чтобы ты не слушал Хака?

Шинья кивнул.

— Все дело в этом! Он тебе что-то сказал, так? Этот грубый придурок... нужно вбить в него хоть немного сострадания! Он ведь знает, какой ты чувствительный...

Чувствительный?

— Громовой Зверь ничего мне не говорил. Мне не на что жаловаться.

Она смотрела на него непонимающе, глазами лани, замешательство в которых сменилось намеком на отрицание.

— Но... что? Тогда... почему ты уходишь? Я была совершенно уверена — это потому, что Хак тебя обидел.

На мгновение Шинья задумался над ее словами, а потом решился задать вопрос, пылающий в его сознании.

— Что он сказал тебе?

— Э?

— Ты не помнишь?

Алый румянец, такой яркий, что можно было различить даже в темноте, затопил ее щеки. Шинья вдруг подумал, что этот румянец напоминает ему о белке на плече — милой, невинной, но еще и что-то скрывающей. Он бы подумал об этом как о своей победе, если бы не вопиющая очевидность ее вины; человек, в разы более оторванный от общества, чем он, смог бы ее изобличить.

— Я... э...

— Йона.

Было очевидно, что она не хочет говорить, но он не собирался так просто сдаваться... и Йона это знала.

— Он... он сказал мне, что считает тебя опасным. Пытался убедить меня держаться от тебя подальше... убедить, что ты опасен. После того, что случилось в деревне...

— ...Ты ему рассказала.

Это не был вопрос, а то, что Йона ничего не отрицала, только подтвердило догадку Шиньи.

— Я не думала, что он станет раздувать из мухи слона! — сказала она. — Он знал, что ты был обездвижен, и начал выпытывать у меня, что ты сделал с теми разбойниками. Я сказала, что ты остановился, что я смогла дозваться до тебя, прежде чем стало слишком поздно, но он все равно практически взорвался. Все это время он брюзжал, как старик, а последняя капля в чашу моего терпения упала несколько дней назад.

Шинья предполагал, что вся ситуация была основана на чистом принципе. Важнее всего для Громового Зверя была и всегда будет Йона, и, как ни странно, Шинья уважал бы Хака меньше, если бы того полностью устроило то, что он, Шинья, почти сделал с Йоной.

— В этом случае... — негромко сказал он, — ты должна меня отпустить.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и направился прочь.

Но прежде чем Шинье удалось сделать хотя бы три шага, маленькая рука сжала его руку и с силой, которой он не ожидал от юной девушки, развернула назад, так, что он оказался с ней лицом к лицу.

— Нет!

Ее лицо было маской ярости, и это заставило на несколько мгновений затаить дыхание, пока Шинья обдумывал такую резкую перемену в ее настроении. Это его вина, несомненно. Но что такого ужасного он сказал? Он просто беспокоился о ее безопасности. Почему?..

— Что ты делаешь? — спросил Шинья, и глаза Йоны расширились, когда его дыхание коснулось кожи.

Шинья заметил, что ее приступ гнева начал спадать, черты лица постепенно смягчились, и теперь на нем застыло то же грустное выражение, что и раньше. Она больше на него не злится? Или снова скрывает свои чувства?

Хотел бы он знать. Больше всего на свете он хотел бы знать, о чем она думает.

Шинья молчал, пока ее хватка на запястье не ослабла, но она все еще цеплялась за его рубашку, прикусив язык и избегая прямого взгляда. Не то чтобы для нее была ощутимая разница, ведь он все еще был в маске, но, видимо, от этого ничего не менялось. Шинье нравилось, что Йона старается смотреть на него, даже если не видит его глаз; это заставляло чувствовать настоящую связь с ней. Ему не нравилось, когда она отводила взгляд, ведь он знал: это значит — что-то не так.

А потом он замер неподвижно, когда ее свободная рука коснулась его лица, а подушечки пальцев скользнули по щеке, как прежде. Он не отшатнулся, был слишком растерян, чтобы это сделать, но, кажется, пришел в чувство, когда одним из ногтей она приподняла его маску.

Шинья поднял руку, — ту, которую она не держала, — чтобы остановить Йону, сжал ее запястье и удержал. Они стояли так несколько напряженных мгновений, держа друг друга за руки, с лицами, расположенными так близко, что они почти соприкасались, но при этом не встречаясь взглядами.

Это, без сомнения, была самая странная ситуация, в которой Шинья когда-либо оказывался. С другой стороны, никогда еще он не был так близко к Йоне, и не мог не задаваться вопросом, понимает ли это она. Все было иначе, не так, как в той деревне, потому что они стояли лицом к лицу, общались без слов и даже без помощи взглядов... во всяком случае, она на него не смотрела.

Странно, но Шинья мог с уверенностью сказать, что не променял бы этот миг на все сокровища мира.

— Шинья... — прошептала Йона. — Позволь мне ее снять. Пожалуйста. Я хочу тебя видеть... — Ее ладонь напряглась в его, и Шинья не смог ее остановить. Его рука вдруг превратилась в лапшу, а ее слова — в кипяток.

Поэтому Йона сняла с Шиньи маску, и он неосознанно вздрогнул, когда почувствовал прикосновение прохладного воздуха к лицу. Его глаза закрылись будто сами по себе, он все еще боялся взглянуть на нее после того, что натворил, но она не корила его за это.

Она ничего не сказала.

Вместо этого Шинья услышал, как Йона глубоко вдыхает, почувствовал, как ее рука сжалась на его рубашке, тогда как другая сильнее прижалась к его лицу, и сердце Шиньи почти выскочило из груди, когда он ощутил теплый воздух, коснувшийся губ. Но он не остановил ее, слишком волновался, чтобы говорить, и готов был сгореть заживо, когда она накрыла его рот своим.

Йона была теплой; он уже знал это, но все ощущалось совершенно иначе, когда он оказался так близко к ней. Он чувствовал жар собственных щек, распространяющийся по лицу и телу, и сопротивлялся порыву открыть глаза, чтобы увидеть, как она выглядит. Покраснела ли так же сильно, как он...

А еще Йона была нежной, она касалась его только руками и губами, и ее поцелуй был больше похож на ласку, чем на способ заявить на него права, а ведь именно такой способ в поцелуе видели многие люди, за которыми он наблюдал в деревнях. За этим ничего не стояло, во всяком случае, не для него. Для нее это был очевидный способ проявления любви.

И Шинья уже не мог от нее отказаться.

Он едва заметил, что больше не стоит, что опустился на колени, а Йона все еще держится за него. Было жарко, и его сердце трепетало, когда Йона отстранилась.

Прежде чем Шинья успел остановиться, он открыл глаза... и прежде чем успел напомнить себе о необходимости закрыть их, он уже пропал. Стоило увидеть ее, с красными щеками, с той самой лучезарной улыбкой, как будто она была солнцем, как Шинья потерял шанс отвести взгляд... как бы опасно это ни было, смотреть вот так. Вопреки здравому смыслу, он видел все. Каждую мелочь в ее облике, от огненно-красных волос до очаровывающего блеска больших глаз; все это он жадно пожирал взглядом. Даже в темноте ничто не ускользало от его внимания, и Шинья мог только представлять, насколько прекрасной Йона была бы при свете дня. Он не должен был думать об этом, но прошло немало времени с тех пор, как он видел ее такой; он заставлял себя умирать от желания увидеть ее нарочно, чтобы избежать малейшей возможности причинить ей вред, и не будь он так очарован, то точно бы отвел взгляд, как только их глаза бы встретились.

Как выяснилось, он не мог совладать с этим.

— Шинья, — сказала Йона, склоняя голову набок. Она держала его руку в своих, зажав между двух ладоней и успокаивающе поглаживая, чтобы убрать его тревоги. Его маска и прикрепленный к ней мех лежали у нее на коленях, снятые по его недосмотру, но она не боялась. Вообще-то, Йона выглядела счастливее, чем Шинья видел ее в последние дни — по-настоящему счастливой, без поддельной улыбки, которую она привыкла надевать, когда на него смотрела.

— Да? — тихо отозвался Шинья.

При звуке его голоса ее улыбка стала невозможно широкой.

— Останься.

Одним-единственным словом Йона лишила его малейшей возможности когда-либо уйти. Шинье было нечего сказать, он ничего не мог сделать, чтобы возразить ей, ничто, о чем он мог подумать, не позволило бы ослушаться приказа.

И, как ни странно, его это устраивало. Удивительно, но Шинья вдруг понял, что больше не чувствует себя чужим человеком, не тогда, когда расстояние между ними двумя было разрушено до основания. Может быть, когда пройдет больше времени, он будет чувствовать то же к остальным... и, что еще более важно, к себе самому.

По крайней мере, он попытается.

— Спасибо, Йона, — сказал Шинья, глядя на свои колени. — Извини, что от меня столько неприятностей... ты, наверное, думаешь, что я веду себя странно.

Она вытянула руку, заправила прядь ярких волос за ухо, и он снова покраснел.

— Не дури, — Йона рассмеялась. — Ты для меня — важный, незаменимый человек, Шинья. Конечно, я хотела тебе помочь.

— Тогда... Ты не думаешь, что это странно — мои чувства?

Улыбка, которую она ему послала, заставила сердце Шиньи сжаться в груди, но пройдет еще немало времени, прежде чем он поймет, как именно называется это чувство.

— В них нет ничего странного.

И на этот раз он ей поверил.